Автограф

Коршунов Михаил Павлович

— Ты невозможная.

— Прости.

Ксения убрала книги в сумку, виновато взглянула на Гелю.

— Я достала десятый номер «Прометея», посвященный Пушкину. В нем статьи Анны Ахматовой, Черейского «Забытые знакомые Пушкина», воспоминания Павла Нащокина. Публикации Татьяны Цявловской. Вот кто знает Пушкина!

Геля не очень во всем этом ориентировалась. Кто такой Нащокин, знала смутно. О Цявловской вообще не слыхала. Пожалела, что отошел Аркаша.

— Впрочем, не я достала «Прометей». Володя.

— Кто это?

— Знакомый.

— Замуж не собираешься?

— Нет. А ты?

— И я нет. Как твоя мама, здорова?

— Здорова. Как твои?

—

Нормально. Приходи, отец будет рад. Стихи покажешь.

— Стихи не покажу.

— Прежде приносила.

— Прежде было детство. Побегу, мне пора. — Ксения уже явно стремилась уйти.

— Ксения, у тебя роман?

— На стороне. Звони.

Ксения быстро спустилась по крутой деревянной лестнице, которая почти не потрескивала под ее ногами. Ксения была счастлива: она заполучила книги, о которых мечтала, которых добивалась. Сколько отдежурила в садике у памятника Первопечатнику, здесь на Кузнецком мосту, на Ленинских горах, где собираются любители книг со списками на обмен или с книгами, которые тоже предлагаются на обмен и которые носят в прозрачных целлофановых пакетах, чтобы не испачкать или не замочить талым снегом. Нужные тома не обнаруживались ни в списках, ни в целлофановых пакетах. Ксения пробовала пускать в ход коммерческую фразу, что меняться будет не в свою пользу: «Не эквивалент, а больше». Все равно не помогало. Не помог ей и популярный книжный деятель Петя-вертолет. Петя хромал, носил ортопедический ботинок, для равновесия размахивал руками, поэтому к его имени прибавили кличку «вертолет». Он просил обождать, Ксения ждала, но книг не было. И если опять говорить коммерческим языком, — не было «за десять или пятнадцать номиналов», то есть в десять или в пятнадцать раз дороже. Они ей срочно нужны? Очевидно. Ксения не знала. Как она до сих пор не знает, что в человеке главное. Если спрашивали, отшучивалась — его собака. Ксения всегда стеснялась быть подробной и убедительной.

Когда Ксения проходила через нижний этаж Лавки, почувствовала, что кто-то пристально смотрит на нее. Обернулась — молодой человек в дубленке с выпущенным в швах белым краем, в очках-квадратах и в полуботинках на завышенных каблуках. Добившись того, что Ксения обернулась, спросил:

— Извините, Геля Йорданова еще наверху?

Ксения удивилась. Но так как была уверена, что видит этого человека не впервые — он был у Первопечатника? На Ленинских горах? У Саши Нифонтова? В редакции у Лени Потапова? — сказала:

— Геля наверху. Сейчас спустится.

— Благодарю вас, — слегка поклонился.

Выйдя на улицу и пробираясь среди стоящих у входа в Лавку людей, тех самых, с целлофановыми мешочками и списками на обмен, Ксения подумала: «Ну что, вполне подходящий для Гели парень». Но устыдилась — она к Геле несправедлива. Дурацкий характер. Определенно.

Геля поговорила немного с Верой Игнатьевной и тоже вышла из Лавки: надо было в театр на репетицию. Шла и не замечала, что за ней следовал молодой человек в дубленке и в очках-квадратах. Геля замедляла шаги, и тогда он почти настигал ее, казалось, вот-вот подойдет, но раздумывал, не подходил, тоже замедляя шаги.

До начала репетиции было время, и Геля не спешила, «плелась на подмостки». Ксения даже не спросила, что у Гели в театре, как дела. Забыла? Нет, не сочла нужным. И правильно. Что ей Геля ответила бы? Случались у нее удачи в прошлом и в настоящем? Не случались. Удачи были у других, у ее партнеров по театру — у Рюрика, у Валентины Дроздовой. Ксении, конечно, хотелось поскорее унести книги, остаться с ними наедине.

Геля шла и думала о себе: а все-таки, почему она

такая несчастливая? С какой радостью Ксения схватила книги. Позавидуешь. Они ей нужны. Что нужно Геле? Ну вот — что? Встретилась с Ксенией и начала думать о себе как-то опять заново. Неужели ее жизнь всегда будет держаться только на том, что она — дочь Йорданова? Охранная грамота.

Молодой человек продолжал идти за Гелей, но она этого по-прежнему не замечала. Остановилась около витрин Дома моделей — что-нибудь новенькое? Ничего новенького. Около киоска с сувенирами: любит разглядывать забавные мелочи и вообще отвлекаться пустяками. Когда поступила в театр, нашла на сцене гвоздь. Актеры говорят — к счастью. С тех пор Геля носит гвоздь в кошельке. Но где оно, счастье? Где?

Подошла цыганка, тронула Гелю за рукав шубы.

— Знаю. Все про себя знаю, — сказала Геля.

— Тогда купи махровую тушь для ресниц.

Геля отрицательно качнула головой, отошла. Цыганка вслед ей громко сказала:

— Котлетка ты моя глупенькая.

Геля улыбнулась, открыла кошелек. Цыганка, увидев у нее в руках деньги, устремилась к ней.

— Возьмешь тушь?

— Нет. Это за ваше гадание. — И Геля отдала цыганке мелочь.

Леня Потапов работал сотрудником литературного отдела газеты «Молодежная». На столе возвышалась стопка рукописей с регистрационными карточками. Регистрировала рукописи и перепечатывала ответы на них секретарь отдела Зина Катанина. Она сидела в другом конце комнаты на стуле с удлиненными ножками, чтобы удобнее печатать на машинке. В отделе шутили — у Зины ножки самые длинные в редакции. Зина Катанина смотрела на шутников спокойными глазами и даже не улыбалась.

В школе Леня Потапов вместе с Ксенией Ринальди ходил в литературное объединение в Дом художественного воспитания. Руководил объединением писатель Степан Константинович Бурков, учил основам литературной работы. Леня с благодарностью вспоминает Буркова. Леня сам в рекомендациях начинающим авторам пишет об основах литературной работы, оценивает стихи, прозу, очерк, критическую статью. В газету пришел студентом на практику. Теперь он полноправный сотрудник: ведет материалы, заказывает статьи, очерки. Ему нравится принцип газеты — общность работы. Волна новостей. Ритм.

Леня с радостью чувствовал, как ежедневно в пять часов вечера полы в здании начинают дрожать и вибрировать: внизу, в типографии, печатники пустили машину.

Зина приносила свежий номер, клала на стол Лене, и Леня вечером уже звонил авторам и поздравлял. Спешил доставить людям радость. Зина Катанина взбиралась на стул, ставила ноги на небольшой исцарапанный временем сундучок-сейф, в котором хранились профсоюзные марки, строкомеры, бланки, потрепанный редакционный фотоаппарат, и отдавалась созерцанию канцелярских пустяков у себя на столе. К свежему номеру газеты Зина была равнодушна. Она была неравнодушна к Лене Потапову.

Иногда Леня часами простаивал с кем-нибудь из начинающих авторов в коридоре около переполненной окурками большой пепельницы.

— Вы мальчишка, — говорила ему Зина.

— Я?

— Нашли забаву. Торчите в коридоре.

— Зиночка, мы все, в конечном итоге, дети.

— Я — нет. Я за вас замуж собралась.

От ее слов Леня закашливался, говорил:

— Какой я муж! Поглядите внимательно: я отравлен газетой. И потом, Зиночка, я влез в долги.

— Ну да, вы должны зеленщику, булочнику, мяснику, портному. В особенности — портному. — И при этом Зина смеялась: пиджак на Лене был маловат, брюки великоваты. — Боитесь, с вас возьмут подворные?