Автограф
Шрифт:
Рюрик начал лихорадочно листать книжку.
«Говорили, что императрица предложила ему пост кабинет-министра и хотела возложить на него орден Андрея Первозванного, но он ничего этого не принял и пожелал остаться вольным актером».
Да кто же это такой? Что за прекрасный безумец!
Вошла Геля и сказала — она готова, надо спешить в театр.
— Дай мне эту книгу! ВеликанТ!
— Кто?
— Не имею понятия. — Рюрик опять начал читать. — Караул! — завопил он вдруг. — Цирк и два японца!
— Рюрик!
— Не мешай.
В дверях кабинета мелькнуло лицо
— «Имел много величественного и благородного. Лицо было исполнено обыкновенной приятности и выразительности, волосы имел темно-русые, в локонах, взор быстрый, голос чистый, отличался остроумием». Это я! — Рюрик с треском захлопнул книгу. — Из нашего после-послевоенного времени!
Сунул книгу в карман блузы, которую он выкупил в гардеробной театра, после того как отыграл в ней спектакли о Маяковском.
— Ты. Ты. Идем.
Геля и Рюрик вышли на улицу.
— Еще он обладал темпераментом. Я перед вами, Гелия, в долгу. Но в сердце проложу к вам длинную лыжню. Что за императрица была в одна тысяча семьсот шестьдесят третьем году? Не помнишь?
— Я их путаю.
— Я тоже. Прохожие! — Рюрик встал посреди тротуара. — Подайте знания ни разу не грамотному — имя русской императрицы, восемнадцатый век, вторая половина?
Прохожие в некотором страхе обходили Рюрика.
Остановился мальчик.
— Зачем вам? — Лицо его было доверчивым, как и вопрос Рюрика.
— Для авторитета у этой девушки. — Рюрик показал на Гелю, которая не выдержала, отошла в сторону.
— Я знаю, кто такая царица Тамара.
— На сегодня мало. — Рюрик подтолкнул мальчика, чтобы шагал дальше.
— В России перевелись образованные люди? Кто правил нами в восемнадцатом веке?
— Чему вас только учат? — бросил прохожий, не останавливаясь.
— Вы наши отцы, мы ваши дети.
Прохожий замер, как будто бы на что-то натолкнулся. Он был в допотопном, с подложенными плечами пальто и в такой же допотопной, торбочкой, шапке из черного каракуля, уже значительно выношенного.
— Весь мир острит, — сказал он. — Кончится плохо.
Рюрик с прискорбием развел руками: что поделаешь.
— В России не перевелись образованные люди. — Прохожий снял каракулевую торбочку, постоял. — Впрочем… вам виднее — вы наши дети. — И, небрежно нацепив торбочку, отправился дальше.
Рюрик подошел к Геле.
— Грустная история получилась.
— С кем, с тобой?
— Со мной. Побеседовал с прохожим.
— Тебя, конечно, обидели.
— Меня огорчили. Так кто правил нами?
— Екатерина Вторая, представь себе.
— Что же ты молчала?
— Ты жаловался на обиду.
— Верно. Забыл. Кто сообщил о Екатерине?
— Мальчик, у которого ты спрашивал. Он где-то узнал, вернулся и сказал.
Рюрик и Геля спустились в станцию метро. Следом за ними спустился молодой человек в квадратных очках и в дубленке. Он подсказал через мальчика имя императрицы.
Сегодня давали «Короля Лира». Геля не любила спектакль за то, что она играла в нем в тяжелом шерстяном платье. Да еще на спектакле часто сидел главреж Илья Гаврилович Снисаревский с хронометром и карманным фонариком. Фонариком посылает
Сейчас пригласят на сцену. Ладони у Гели совсем влажные. Где припрятана бумажная салфетка? Надо вытереть ладони и слегка, чтобы не повредить грим, промокнуть лоб. Актер должен позабыть запах грима. Геле достичь хотя бы секунды согласия в самой себе и с окружающим.
Зарычит лев — с этого начинается спектакль. В зале замигает карманный фонарик Ильи Гавриловича, заработает его хронометр. Геля почувствовала — у нее от напряжения запершило в горле, высох рот. Охватила боязнь оговорок. И так — каждый раз. За что это наказание, эти муки! Ну какая она актриса, индивидуальность, личность? Котлета… Сказано ведь: буфетчицей быть ей в театре, билетершей, ну, в лучшем случае, заведовать шумовыми эффектами. Все так медленно в ней раскручивается.
Когда отыграли спектакль, разгримировались, переоделись, Рюрик подошел к Геле и сказал:
— Забери книгу, она мне портит привычную жизнь.
— Тебе? Портит?
— Со мной бывает.
— Что ты называешь привычной жизнью?
— Торчать под твоим балконТом.
— Грубый ты, Рюря.
— Я?
— Ты.
— Посоветуй, как жить дальше?
Геля в бессилии замолчала. Треснуть бы Рюрика по физиономии. Иногда так хочется.
— Честный я. До скукоты. Нет, — запротестовал Рюрик. — Отдай книгу! Она мне нужна.
«А я тебе нужна?» — Геле стало грустно.
— Я домой, — сказал Рюрик. — Не плачь, девушК! Не увеличивай сумму осадков.
«Заплачешь». И Геля тоже пошла домой. Она уставала от «Короля Лира». Да и не только она, все актеры. Рюрик и то устал. Может быть, Геля устает больше других, потому что катастрофически неталантлива. Мама любит пользоваться этим словом. Да, катастрофически. Идет, шатается, мокрая, как мышь. Ноги едва держат. Рюрик бросил и ушел. Не проводил даже до метро. Бандит. Мама права, когда называет его бандитом. Конечно, маме хотелось, чтобы Геля с Рюриком рассталась. А Геле не хочется потерять Рюрика.
Сквозь входную дверь Геля услышала — мама беседует по телефону. Телефон — мамина болезнь. При виде дочери положила трубку.
— В клубе будет вечер «В кругу друзей». Ты пойдешь с нами?
— Пойду.
Геля сняла шубку, сбросила сапоги. Стояла в чулках на мягком ковре. Ковер приятно согревал ноги, проходила усталость.
— За столик я пригласила Степана Константиновича с Людмилой и Астаховых. Двое и двое — четверо, и нас трое. Всего семь человек.
— Ты не имеешь в виду Рюрика?