Автономное плавание
Шрифт:
Поздно вечером Матвея вызвал командир лодки. Вопреки ожиданиям, он оказался совсем молодым. На вид ему нельзя было дать больше тридцати.
– Как устроились? У нас тут пока не очень-то уютно, но скоро переедем в новые казармы. Впрочем, на берегу вам придется не так уж часто бывать. Крымов говорил все это переодеваясь, как бы мимоходом. Должно быть, он только что вернулся из штаба. Но вот он повесил на плечики тужурку, надел китель и сел за стол.
Матвею казалось, что командир начнет разговор с полагающихся в таких случаях наставлении, но он
– Обычно молодому офицеру для подготовки к самостоятельному управлению дается месяца два. Но у нас с вами времени нет. Даю три недели. Управитесь?
– Постараюсь.
– Вот и хорошо. Всю документацию примете у помощника, старшего лейтенанта Сенцова. С любыми вопросами обращайтесь во всякое время. А сейчас извините - спешу. У нас еще будет возможность познакомиться поближе. Так ведь?
Он собрал со стола бумаги и вышел вместе с Матвеем.
Когда Матвей вернулся в каюту, Андрей и Вадим уже лежали в кроватях и читали газеты. Семен что-то писал.
– На сон грядущий послание любимой? - спросил Матвей.
– Нет, стихотворение тут одно вырисовывается.
– Ты пишешь стихи?
– Матвей, ты - невежда! - воскликнул Вадим. - Семен не пишет. Он создает. Творит. Да будет тебе известно, что ты лицезреешь поэтическое светило бригадного масштаба. Бригадного! Его бессмертные творения войдут в золотой фонд литературы, потомки будут рыдать над ними...
– Перестань, Вадим! - беззлобно оборвал Семен. - Ты, Матвей, не слушай его, он наговорит. Что сказал командир?
Семен явно пытался сменить "пластинку". Вадим запротестовал. Пока они весело перебрасывались колкостями, Матвей разделся и лег.
Андрей озабоченно сказал, отрываясь от газеты:
– Что-то американцы вокруг Кубы завозились. Как бы драки не было.
– Эйзенхауэру уже немного осталось править, - заметил Вадим.
– Неужели ты всерьез надеешься, что его преемник круто повернет руль? спросил Семен.
– Хотелось бы. Ты бы, Семен, поехал добровольцем на Кубу?
– Понадобится - поеду. А ты?
– Зачем спрашивать?
– Ты сам спросил.
– Для меня это вопрос решенный. Вот Уваров наш в Испании воевал. Я ему завидую.
– Неужели ты хочешь войны? - спросил Матвей у Вадима.
Тот как-то недоуменно посмотрел на Матвея и задумчиво произнес:
– Войны никто не хочет. Даже мы, военные. Я бы сейчас с удовольствием поменял лодку на какое-нибудь торговое судно. Возил бы за океан туристов, разный товар... От этого никто бы из нас не отказался. А вот служим на лодках. Надо!
Все замолчали.
Матвею вспомнился один случай. Они с Соней отдыхали как-то в Летнем саду. Напротив на скамейке сидели женщины, около них возились в песке детишки. Матери, улыбаясь, смотрели на детей. Но вот одна из женщин сказала:
– Больше всего я боюсь войны и рака...
Война и рак. Она поставила их рядом. Возбудитель страшной болезни пока не найден, и рак уносит тысячи жизней. Возбудители еще более страшного бедствия, способного унести десятки
И вот он, Матвей Стрешнев, стал офицером. Война отняла у него детство, лишила родителей, и потому он, может быть, больше, чем другие, хочет, чтобы в Летнем саду всегда играли дети, чтобы никогда не боялись матери, чтобы отцы без тревоги читали в газетах сообщения о международных событиях. Он хочет, чтобы человек был спокоен и счастлив. И он будет учиться воевать, будет этому учить других.
4
Курбатовы снимали небольшую комнатку в центре города. Была она смежной, ходили они через комнату хозяйки. Это была пышнотелая высокая женщина, обладающая громоподобным голосом и, как потом выяснилось, довольно сварливым характером. Наверное, за ее мощную фигуру и грубый голос Алексей и звал ее Гренадером.
Когда Матвей, постучавшись, вошел и поздоровался, она поспешно запахнула халат, еле сходившийся на ее могучей груди, и с любопытством уставила на Матвея свои заплывшие, маленькие глазки. Они торопливо ощупывали Матвея.
– Вы ко мне? - игриво спросила Гренадер.
– Вероятно, нет. Мне нужны Курбатовы.
– А-а, к постояльцам, - разочарованно пробасила хозяйка и рявкнула: Серафима Петровна!
Из боковой двери выглянула Сима:
– Матвей? Здравствуйте. Очень хорошо, что вы пришли. Проходите.
Она ввела Матвея в свою комнату:
– Вот знакомьтесь: это мои подруги и сокурсницы по институту.
Навстречу Матвею из-за стола поднялись две девушки. Одна - смуглая и высокая, белое платье еще больше подчеркивало ее смуглость. У нее было редкое имя - Ариадна. Вторую звали Люсей. Узкое лицо, маленький слегка вздернутый носик, короткая прическа делали ее похожей на озорного мальчишку; и только большие серые глаза из-под густых, сросшихся на переносице бровей смотрели пронзительно и строго - от их взгляда становилось не по себе, взгляд этот как бы говорил: "А ну-ка посмотрим, что ты за птица!"
– А где Алексей?
– В изгнании. Он нам мешал заниматься, и мы послали его в магазин, голос у Ариадны грудной и приятный.
– Так, может быть, я поищу его?
– Нет-нет, мы уже закончили. Да и Леша сейчас придет. - Сима начала поспешно собирать со стола конспекты и учебники. - Как вы устроились?
– Спасибо, хорошо.
Пока накрывали стол к чаю, Матвей оглядывал комнату. Отставшие по углам обои. Пожелтевшая фотография хозяйки в рамке под стеклом. Шаткая этажерка с книгами. Никелированная кровать, стол, три стула, горка чемоданов в углу, покрытая простыней... Все более чем скромно. И тем не менее - уютно. Вероятно, сказывается присутствие женщины. Оно - и в маленьком букетике цветов, поставленном в граненый стакан, и в свежих занавесках на окне, и в едва уловимом запахе духов, витающем в комнате.