Автопортрет
Шрифт:
Мотальский. Нет, юмор - это прекрасно. Чувство юмора - это такая штука! Да... Если бы не юмор, нам войну не выиграть. Да, конечно. Ну что ты! У-у...
Гер. Мих. А вот знаешь, я в Югославии...
М. Нет, конечно! Юмор - это великая штука. Да...
Гер. Мих. Я говорю, в Югославии, после войны...
М. Ну что ты! Конечно, конечно, без юмора нельзя. Нет, нельзя.
Гер. Мих. Так вот, после войны в Югославии...
М. Да, если бы не юмор, нам конец, войну бы проиграли. Ну, что ты! Великая вещь. Да!
И
Гер. Миху так и не удалось рассказать Толику про Югославию. Воспев хвалу юмору, как основному качеству русского народа, Мотальский вновь принялся бранить нас за равнодушие к судьбам африканцам, и я спровадил его домой.
"Дура, ты дура!
– кричал из темноты Толик, ведя велосипед за руль.
– Ну и хер с вами! Юмора не понимаете... Да..."
11 сентября 1987г. Зеленогорск.
Из телевизора: "Идет не гражданская война, а гражданская борьба".
Дождики крапают, листья желтые летят.
Живу и в Ленинграде, и в Зеленогорске. Если есть дела - еду в Ленинград. Остальное время - здесь. Ольга пошла на курсы кройки и шитья, ей нравится.
Вчера заезжал Андрей Смоляров. Пили кофе, говорили о романном стиле мышления. Андрей говорил, что в романе должна чувствоваться вечность. Я блистал своими теоретическими познаниями, говорил, что рассказ - это событие, повесть - судьба, а роман - это эпоха. Но обязательно должно быть интересно. В том смысле, что в литературе уместны все жанры, кроме скучного.
Он пишет новую повесть на 200 стр.
Я переделываю старую повесть на 200 стр.
Что-то получится?
М. Горбачев уже несколько недель не появляется на людях, его нет в газетах и в телевизоре. Ходят всевозможные слухи: пытались отравить; покушение - пуля прошла рядом с сердцем. Сторож Володька Осипов безапелляционно заявил, что Горбачева накормили тайваньской кишечной палочкой, и теперь он три месяца не сможет слезть с горшка, а за это время его сместят и положат в Боткинские бараки в Ленинграде. Это ему, дескать, ребята из личной охраны по секрету сказали. Против этой палочки даже чага бессильна, добавил Володька.
В темноте под ногами хрустят улитки, их много в этом году - сырое холодное лето.
2 октября 1987г. Гараж.
Жив Горбачев! Никакой кишечной палочки. Вчера вручал Мурманску орден Ленина. Показывали его встречу с портовиками. Осилил он кишечную палочку или выздоровел после покушения? Вот тебе и гласность.
Докеры сидели и стояли на высоких штабелях труб, а генсек, остановившись поодаль в окружении свиты, говорил с ними, задирая голову, о перестройке. Напоминало басню о вороне и лисице. Говорил долго, и Максим, который сидел у меня на коленях, сказал:
– Это как в передаче "Вокруг смеха". Все одно и то же.
И стал мне пересказывать юмореску про раков, суть которой в постоянном повторении одних и тех же фраз, но с разными интонациями:
"А
Сегодня был солнечный день. Фрагмент золотой осени.
Вечер чешет деревья холодным гребнем. Под осинами в поле - золотые и красные лужи листвы.
4 октября 1987 г. Зеленогорск.
Поздний вечер. В машинке зажата 74-я страница "Записок шута". Это уже, пожалуй, 4-я редакция. Поразительно, но перестройка с каждым днем съедает все больше и больше остроты в моей повести. Первая редакция была настолько "непроходняк", что я всерьез опасался, как бы ее не изъяли. А те, кто читал, только хмыкали. А сейчас, сколько не тянешь ее вверх по социальной остроте не дотягиваешь до уровня газет и телевидения. Тьфу! Обидно.
И урок: надо писать о вечном, а не сиюминутном.
29 октября 1987г.
Холодно, и я перебрался в Ленинград. Пожил бы на даче, но приходишь с суток и полдня топишь печку, за машинку не сядешь - холодно. И я уехал в Ленинград.
Завтра надо выкупать льготную путевку в Дом творчества, что в Комарово - 77 руб. 50 коп.
Если закончу "Шута", буду писать повесть - "Игра по-крупному". Знаю, о чем.
2 ноября 1987 г. Гараж.
Сторож Юра Уставщиков, пятидесяти восьми лет, служивший во флоте в конце сороковых - начале пятидесятых, изумительно хорошо помнит фамилии своих командиров и названия кораблей. Это выяснилось, когда он встретил своего ровесника, годка, - шофера Белова, и ударились в воспоминания в нашей будке. Белов забыл, что его ждут на овощной базе.
Корабли: "Жаркий", "Живучий", "Доблестный", "Урицк", "Сталин", "Отменный" - кажется, эсминцы.
Североморск раньше назывался Молотовск.
Американцы получили обратно миноносец, отданный нам на время войны по ленд-лизу, завели за Кильдин и утопили - открыли кингстоны. Миноносец "Жгучий", типа "Новик", 1913 года постройки.
В зиму 41-го Юра спасся от блокадного голода тем, что ездил с приятелем на совхозные поля около Красного кладбища и выкапывал из-под снега свекольную ботву, оставшуюся с осени. Варили, ели. И мать спас той ботвой.
В сорок втором его эвакуировали в Казахстан, где он работал на ферме по выращиванию кобылиц. Кумыс для санаториев. Ел и пил вволю.
У старого казаха, в доме которого Юра жил, стоял в чулане чемодан с деньгами. Юра с его младшим сыном тягали оттуда денежки. Верхние пачки были помечены маленькими карандашными крестиками, и они брали снизу. Потом обман раскрылся, и казах выдрал сына, а Юру не тронул, но отселил его в хлев и запретил входить в дом. Сына тоже отселил. Пацан исхудал и заболел на нервной почве. Отец простил его нескоро.