Автопортрет
Шрифт:
4 ноября 1987г. Комарово.
Первый день в доме творчества. Приехал к обеду. Напечатал 6 страниц "Шута". В номере напротив - Валера Суров. Пили кофе.
Просторный номер, тишина. Хорошо. Еще бы дали отгулы на работе, но начальник жмется. 12 часов ночи, ложусь спать.
Большой стол, диван, кровать, торшер, холодильник и разные тумбочки. Огромные окна с огромной форточкой - вор с мешком пролезет, не зацепившись шляпой-сомбреро.
15 ноября. Комарово.
Суров познакомил меня с некоторыми писателями: Валерием Прохватиловым, Владимиром Насущенко, поэтессой Аллой Володимировой, поэтом Дмитрием Толстобой.
Дал
"Если бы мы не покупали телевизоры, нам бы их стали раздавать бесплатно", - изрек Насущенко. Я с ним согласился.
Прохватилов: "В пишущей машинке не было буквы "д". Тексты получались такие: "Уважаемый товарищ реактор!", "На ваше реакционное заключение..."
Пишу по ночам и потому опаздываю к завтраку. Утром пытаюсь бегать. Идут дождики, у залива ветрено и неспокойно. Пахнет тиной, и влажно хрустят обломки тростника. Ни души. Я родился в ноябре, и люблю ноябрь. К моему дню рождения обычно выпадает снег. Свет в номерах зажигаем часа в два.
Валерий Прохватилов рассказывал про КГГ (Клуб Глеба Горбовского) и пагубное участие в нем А.Ж. Глеб Горбовский, автор блатной песенки "Когда качаются фонарики ночные...", бывший зек и бывший пьяница, организовал клуб писателей-алкоголиков, чтобы уберечь их от наущений дьявола. В клуб мог прийти любой член СП, решивший завязать с выпивкой. И вот заглянул однажды А.Ж., шатающийся по Комарово с похмелья. Посидел, послушал правильные и проникновенные речи, покивал, заскучал и смылся в магазин за железной дорогой. Выпил, настроение поднялось, стал колбаситься под окнами по двору, пел песни, заигрывал с девушками - Горбовский демонстративно прикрыл форточку своего номера, где шло заседание его клуба. Народ уже ерзал и по одному сваливал с заседания, примыкая к А.Ж. В конце концов А.Ж. присел на лекцию писателя Мануйлова о Сергее Есенине, которую тот читал шахтерам, в фойе дома творчества.
– Вот именно, гениальный!
– соглашался он с Мануйловым, ставя в воздухе восклицательный знак. А потом запел "Клен ты мой опавший", шахтеры дружно подхватили, подпел и старик Мануйлов. Шахтеры долго не отпускали А.Ж. из своей компании и полюбили его, сокрушаясь при этом, что так поздно познакомились с настоящим писателем.
18 ноября 1987. Комарово.
Закончил "Записки шута"! Получилось 222 страницы. Гора с плеч!
Б. Ельцин - первый секретарь Московского горкома партии - подал в отставку. И сказал на Пленуме, что перестройка ничего не дает простому народу.
В Комарово только об этом и разговоров. Не слышно треска машинок в номерах, все кучкуются и обсуждают новость.
8 декабря 1987 г. Зеленогорск, гараж.
Сразу после своего дня рождения я сделал себе подарок и внес вклад в гражданскую борьбу с партийно-бюрократической машиной: сдал в милицию пьяного секретаря парткома Николая Аркадьевича Кудряшка - толстого бездельника, военного пенсионера с румяным лицом и хорошо подвешаным языком по части общих лозунгов и призывов.
Он пришел вечером в гараж, крепко выпил за счет водителей, которых вызвал в свой кабинет для "пропесочивания" и заснул там. Дело было к десяти вечера. Водители собрались у меня в будке и стали жаловаться, что Аркадьич их "внаглую напрягает". Я взял сторожа и пошел будить секретаря. Он спал, уткнувшись головой в бумаги и посапывая. Просто
– На хрен он нам нужен!
– Димыч, вызови ты начальника или милицию! Он же гнида последняя - от водителей живет и водителей дрючит!
– глаза шоферов блестели предвкушением мести.
– Он когда в воинской части на Красавице служил, его два раза пьяного в лесу к дереву привязывали - свои же.
– Вызывай! Вызывай! Действуй по указу! Он бы, гнида, нас давно сдал!
Я позвонил в милицию. Сказал, что на территории гаража, в одном из кабинетов, находится пьяный сотрудник, который представляет опасность в ночное время и которого невозможно разбудить. Милиция ехать не хотела, говорила, что раз он в кабинете, то они не имеют права и т.п. Я припугнул их гласностью и спросил фамилию дежурного, с которым разговаривал. "Ладно, приедем..."
Водители радостно взвыли и вывалили толпой к воротам. Наиболее поддатые смылись от греха подальше, слегка вдетые предвкушающе закурили и расположились неподалеку.
Подъехал "уазик", и я попросил сторожа провести милицию в контору. Аркадьичу натерли уши, он вскочил со стула и стал распихивать милицию. Когда его тащили через проходную, на его лице читался искренний испуг. Он уперся, что-то клокотнул, и тут же получил пинка в зад. Я выглянул в уличное окошко - могучего Аркадьича запихивали в заднюю дверцу "уазика". Двое тянули из машины, двое по футбольному лупили по заднице мощными ботинками. Треск стоял, как на разминке футболистов. Наконец стукнула и скрежетнула дверца, взревел мотор.
Кудряшка отвезли в вытрезвитель, и в понедельник он уже уволился. Гараж ликовал. Мой сторож Иван был нарасхват - всем хотелось услышать из первых уст, сколько пинков и как именно получил по толстой заднице Аркадьич. Иван, как бывалый рассказчик, хорошо держал паузу и каждый раз добавлял новые подробности:
– Тут второй разбегается... хрясь!
– сапогом - хрясь! Брюки по шву дрись! Там трусы в полосочку. Первый ему еще с оттягом - хренак! Лезь, падла! Ах, ты еще и пердеть на советскую милицию! Получай! "Я секретарь парткома! Не имеете права!" Бум! бум! Затолкали.
В нашей будке стоял гогот и ликующие завывания.
Начальник гаража сказал мне, что, в принципе, я поступил правильно. Но вид у него был малорадостный. Он побарабанил пальцами по столу и кивнул: "Идите".
Даже если начальство начнет мстить, именины души того стоят.
Я вспоминаю, как Аркадьич, выступая недавно на собрании, завернул фразу: "Мы должны отделить плевны от говнищ!" Вот и отделили.
Вчера сдал в "Советский писатель" рукопись книги, назвав ее "Мы строим дом". В ней три повести, объемом 17 авторских листов.
И как камень с плеч свалился. Накануне, четыре дня подряд доводил ее до ума, печатал заявку и т.д. Работал без перерывов по 12-14 часов в сутки. Вставал из-за стола только чтобы сходить в туалет и перекусить. И вот сдал.
Но радоваться рано - впереди внутренние рецензии, редакционное заключение и т.п.
12 декабря 1987 года. Дома.
Снилась сегодня мама; она умирала, я обещал стать писателем, стать человеком, написать о нашей семье. Умирала она в Зеленогорске, но не так, как было на самом деле - не скоропостижно, а с капельницей, поставленной у кровати, и в новом доме.