Автор тот же

Барщевский Михаил Юрьевич

— Вспомнил! — вдруг воскликнул судья. — Вы работали в процессе у Косыгиной! И три месяца валяли дурака, делая вид, что не знаете дела. — Николай Серафимович радостно и как-то по-доброму рассмеялся. Даже по коленке ладонью себя хлопнул. — Ох, хитрец, нашу „старую волчицу“ обманул.

— Она не старая. — Вадим улыбнулся.

— Я в другом смысле, — смутившись, поправился судья. — Так со мной вы решили не играть?

— Я хочу просить вас о помощи! — в упор глядя в глаза судье и размеренно выговаривая слова, произнес Вадим.

— Что вы имеете в виду? — Лицо Николая Серафимовича стало не просто серьезным, а жестким,

отталкивающе жестким.

— Ничего лишнего, — Вадим понимал, чего так испугался судья. В те времена, хотя и гораздо реже, чем сейчас, судьям, бывало, предлагали взятки. — Только то, что прямо предусмотрено уголовно-процессуальным кодексом.

— Слушаю! — вновь подчеркнуто официально разрешил говорить судья.

— На самом деле у вас не две потерпевших, а одна…

— У меня пока, слава богу, потерпевших нет! — без тени улыбки перебил Николай Серафимович.

— Да, извините. Оговорился. Волнуюсь. — Вадим посмотрел на судью, но лицо того оставалось абсолютно непроницаемым. — Я имею в виду — у вас в деле.

— Что вы хотите сказать?

— А просто рассказать вам правду.

— Вы это уже говорили. Давайте короче. По сути! — Теперь Николай Серафимович полностью вспомнил, что ему рассказывала коллега. И обозлился на этого хитрюгу, который явно затеял какую-то игру, смысл которой пока он понять не мог.

— Спасибо. Извините. Так вот, мой подзащитный…

Через десять минут, закончив свой рассказ, Вадим услышал: „Хорошо! Я не буду вам мешать. Но храни вас Бог, если вы меня обманули! Гарантирую, что партийный билет на стол вы положите точно!“ „Знал бы он, что я не член его партии“, — подумал, выходя из кабинета, Вадим.

После оглашения обвинительного заключения Николай Серафимович задал подсудимому традиционный вопрос — признает ли тот себя виновным. Николай ответил: „Частично“. Судья не стал уточнять, а обратился к участникам процесса — прокурору, адвокату и двум потерпевшим с предложением высказаться по поводу порядка исследования доказательств. Прокурор, пожилой мужчина с полковничьими погонами, сказал, что считает необходимым сначала допросить подсудимого, потом потерпевших, затем свидетелей. Осипов согласился, уточнив лишь, что первой из потерпевших полагал бы правильным допросить Екатерину, а Ольгу — потом. Обе девушки, испуганные, Оля — больше, Катя — в меньшей степени, сказали, что им все равно. Судья поправил: „Вы хотите сказать — на усмотрение суда?“ Обе закивали головами. Николай, когда очередь дошла до него, воспользовался формулой, только что произнесенной судьей, и тоже, не поднимая головы, тихо произнес: „На усмотрение суда“.

Николай Серафимович внимательно следил за поведением Николая. Он обратил внимание, что подсудимый, похоже, был не столько напуган, сколько угнетен и чего-то стеснялся. За первые пятнадцать минут процесса он оторвал глаза от пола только один раз, мельком взглянув на Олю. На него, судью, не посмотрел ни разу. Обычно так ведут себя рецидивисты, а вот чтобы тот, кто впервые оказался на скамье подсудимых, — странно! „Новички“, как правило, поедают судью глазами, пытаясь предугадать свою судьбу. А может, наивно веря в силу гипноза…

Начали с допроса Николая. Он отвечал, по-прежнему не отрывая взгляда от пола. Начал с того, что еще раз подтвердил частичное признание вины. Николай Серафимович попросил объяснить, что значит „частично“.

— А „частично“, это значит,

что я изнасиловал только одну девушку, — тихо произнес Николай. Прокурор недовольно посмотрел на подсудимого и скривил губы в презрительной гримасе.

— Кого именно? — спокойно, без каких-либо эмоций спросил судья. Прокурор удивленно повернулся в его сторону. Поймав этот взгляд, Николай Серафимович успокаивающе кивнул прокурору, мол, я знаю, что делаю, все нормально. Прокурор удивленно пожал плечами, давая понять, что ему, дескать, все равно, но он не понимает такого мягкого начала допроса.

— Вторую, — еле слышно отозвался Николай.

— Во-первых, говорите громче, — потребовал судья. — А во-вторых, назовите имя.

— Ольгу. — Голос Николая звучал как из бочки.

— Вам же сказали, говорите громче! — вмешался прокурор.

— Не надо, товарищ прокурор, я сам справлюсь, — не поворачивая головы в его сторону, бросил судья. Прокурор удивленно посмотрел на Николая Серафимовича, демонстративно бросил ручку на стол и откинулся на спинку стула, всем своим видом как бы говоря: „Ну не хочешь, и не надо. Сам работай!“

Вадим подумал, что, кажется, судья его услышал. Похоже, и вправду собирается разобраться в деле по-честному. Ну а коли так, надо сидеть тихо и не мешать.

Как-то раз Лена, говоря, разумеется, не о судебных делах, а об отношениях Вадима с ее родителями, сформулировала гениальную по простоте мысль. Тезис ее был таков — если ты хочешь, чтобы кто-то что-то делал по-твоему, то не убеждай его в этом, а сделай так, чтобы он сам пришел к нужному тебе выводу. Тогда человек делает то, что нужно тебе, а считает, что поступает самостоятельно, по своему собственному решению. В первом случае его надо подстегивать, подгонять. А не дай бог, это приведет к отрицательному результату? Тогда виноват — ты. Если же он сам все „решил“, то знай хвали его, какой он умный, да пожинай плоды. Вадим потом на основе этого постулата целую теорию тактики поведения адвоката в суде построил. А Лена — сделала основным принципом воспитания Маши. Так что у них в семье было свое „ноу-хау“. Они только не знали, что в учебниках по психологии этот принцип манипулирования человеческим сознанием описывается уже в первой главе…

— Хорошо. Допустим. Тогда расскажите обстоятельства того эпизода изнасилования, который вы признаете, — спокойно предложил Николай Серафимович, будто просил рассказать — „Как вы завариваете чай?“.

— Не буду! Изнасиловал, и все! — также не поднимая головы и также тихо отозвался Николай. Прокурор при этом торжествующе посмотрел на судью — мол, ну что, долиберальничался?

— Почему? — невозмутимо продолжал давить судья.

— По кочану! — вдруг заорал Николай и с ненавистью посмотрел на судью. Тот удовлетворенно улыбнулся и спокойно, без малейших признаков раздражения, обиды или удивления, произнес: „Вот и ладушки!“

Теперь уже не только прокурор, но и Вадим не понимал, чего добивается судья и чем он так удовлетворен.

— Ваши вопросы, товарищ прокурор, — обратился Николай Серафимович к самому пожилому участнику процесса.

— Да, благодарю. — Прокурор оживился. „Теперь тебе таки нужна моя помощь!“ — злорадно подумал гособвинитель. — Ну-с, молодой человек, как безобразничать, так вы — пожалуйста, а как отвечать, так в кусты? Рассказывайте, не стесняйтесь, как это вы так? Может, мы вам и поверим?