Автор тот же
Шрифт:
Приглашение к директору института Вадима не то чтобы испугало, но несколько напрягло. Все-таки, сколько Вадим ни пытался внушить себе, что не надо создавать кумира, Самойлов был личностью, с точки зрения Вадима, выдающейся. Осипов читал несколько его работ по уголовному процессу и искренне восторгался не только легким языком академика, но и изощренностью его логических построений, смелостью низвержения незыблемых, казалось, постулатов советской теории права. Порою возникало ощущение, что читаешь какую-то диссидентскую
Самойлов, когда Вадим приоткрыл тяжеленную трехметровой высоты дверь кабинета директора, встал из-за стола и пошел ему навстречу.
— Ну, привет тебе, автослесарь! — улыбнулся академик, протягивая руку.
— Здравствуйте, Василий Петрович! — Вадим не на шутку заробел и невольно посмотрел на свою правую руку — не в машинном ли масле?
— Инстинкт — великая сила, — заметив взгляд Вадима, рассмеялся Самойлов. — Я, кстати, после того, как с завода ушел, почти год руки от металлической пыли отмыть не мог.
— А вы на заводе работали? — Вадим поразился: „Что мог делать на заводе великий юрист?“
— Не-ет, ну что ты, — Самойлов как-то по-свойски хохотнул, — я уже родился академиком! Ладно, садись, поговорим.
Самойлов показал Вадиму на два кресла в стороне от рабочего стола.
— Если хочешь — кури.
— Спасибо!
— Я прочел твою диссертацию. Толковая.
— Спасибо! — Вадим не мог расслабиться, чувствовал себя в огромном директорском кабинете неуютно.
— Ты материалы брал из собственной практики?
— Не только. Что-то из архивов судов, что-то из практики других адвокатов.
— Кого?
— В основном Коган.
— Слышал. Ты ее стажером был?
— Да. — Вадим растерялся от проницательности Самойлова.
— Сколько зарабатываешь? — неожиданно поинтересовался академик.
При всей симпатии к Самойлову на этот вопрос Вадим честно отвечать не собирался. Конечно, месяц на месяц не приходился, но так, на круг, с микстами тысячи две он имел. Официальная же зарплата адвоката не могла превышать 330 рублей в месяц. Это был „потолок“, больше которого зарабатывать не разрешалось.
— Ну, так, рублей…
— Я имею в виду, с микстами, — перебил Самойлов.
— Ну, тогда рублей 700–800, — перестраховался Вадим.
— Понятно. — Академика явно расстроил ответ. — Жаль. Я хотел предложить тебе после защиты перейти в институт. Эмэнэсом, ну, младшим научным. Но больше 175 рублей выходить не будет.
— Да, это немного. — Вадим судорожно соображал, как выбраться из неудобной ситуации. Предложение стать эмэнэсом Института государства и права было пределом мечтаний любого, далеко не только новоиспеченного кандидата. Просто так отказаться никак нельзя. Но и согласиться невозможно. Да и вообще, заниматься наукой и иметь степень кандидата для Вадима никогда не значило одно и то же.
— Понимаю, не продолжай! — Самойлов догадывался, в какое трудное положение поставил Вадима. — Ладно! Удачи! Поверь, ты еще вернешься в науку. Честно говоря, для этого не так уж необходимо работать в академическом институте! —
— При одном условии — если вы придете на защиту кандидатской, — выпалил Вадим скорее по инерции, чем осознанно.
— Приду! А вот возьму и приду!
На защиту Самойлов все-таки не пришел. Собирался, но за неделю до назначенной даты выяснилось, что ему срочно надо отправляться в командировку. Не смог поехать кто-то из ЦК, и послали Самойлова. Дело-то нешуточное — обсуждение выполнения странами-участницами Хельсинкских договоренностей.
Буквально накануне защиты научный руководитель пригласил Вадима на беседу. Он удивился. Все вроде готово: и отзывы официальных оппонентов, и ответы им, и отзывы неофициальных оппонентов на автореферат, и слова благодарности им. Среди членов Ученого совета из „ближнего круга“ „Леймоновича“ распределили вопросы, которые те должны были задать Вадиму. Короче, вся обычная предзащитная рутина осталась позади. Но шеф позвал — надо идти.
— Вадим Михайлович! — начал он без подготовки. — Вы судебный оратор, адвокат. Привыкли говорить красиво. Наверное, умеете. Я не слышал, но могу предположить.
— Спасибо!
— Подождите. Так вот, на защите говорить надо тихо, вкрадчиво. Если угодно, застенчиво. Запомните простой тезис: главное — не разбудить дремлющих членов совета. Чем больше уснет — тем лучше голосование.
Вадим обомлел. Вот этого он никак не ожидал. Он-то как раз собирался во вступительном слове… А тут ровно наоборот!
— И еще. Не забывайте, вы защищаетесь третьим, последним. Так Самойлов распорядился. Понимаете, что это означает? — Шеф заговорщически улыбнулся.
— Нет! — честно признался Вадим.
— А это означает, молодой человек; что почтенные члены совета, во-первых, подустанут, а во-вторых, многим будет не терпеться продолжить обсуждение за „чашкой чая“. Понимаете?
— Теперь понимаю, — кивнул Вадим. Для него защита была событием, а для них — обыденным ежемесячным мероприятием. Банкет… Вадим о нем вообще не думал. Эту часть вхождения в ряды советских ученых обеспечивала Лена. Тем паче что основные-то отмечания запланированы были дома у ее родителей.
Как ни противилось естество Осипова, но указания шефа он выполнил в точности. Казалось, даже мать с отцом к середине защиты стали позевывать, хотя они-то волновались, как никто другой. Если бы не громкий храп реально уснувшего Наздратенко, инвалида войны, перенесшего сильнейшую контузию и в бодрствующем состоянии постоянно подергивавшего головой, то остальные бы точно уснули. А так, после очередной его рулады остальные члены совета переглядывались, осуждающе качали головами и виновато смотрели на соискателя, продолжавшего как ни в чем не бывало бубнить себе под нос какие-то научные банальности. Шеф специально отобрал в тексте самые скучные, общие моменты, опять-таки, чтобы не привлекать внимание членов совета к предмету, ради которого они, казалось бы, собрались.