Автостопом на север
Шрифт:
Переднее колесо, оказывается, спустило, да и устал он порядком.
— Сейчас мы вашу таратайку поставим на ноги, — говорю, — а вы тут продолжайте, развлекайтесь!
Цыпка будто погладила меня своими кошачьими глазками. Открываю покоробленную крышку багажника. «Сущий лабиринт!»— обычно восклицает наш Крамс, глядя на запоротую контрольную.
— Сущий лабиринт! — кричу я, хватаясь за подбородок. В багажнике — скомканные полотенца, уйма бутылок и ни одного инструмента. — Господин мертвец, где у вас домкрат?
«Поля
Под бампером зажата березовая ветка, как флажок какой-то; оба передних крыла с вмятинами. Глушитель висит. И это называется «Вартбург делюкс!» Такого я еще ни разу не видел. Правое стекло выбито и заменено целлофановым пакетом, приклеенным лейкопластырем.
— На свалку, вторсырье!
— Ты что, с ума сошел? Как ты можешь так с господином Хэппусом говорить? Это ж знаменитость!
Цыпка готова разорвать меня на мелкие куски.
— Не знаю и знать не хочу — «вартбург» во вторсырье превратил!
Цыпка от злости вот-вот сама лопнет и разлетится на все четыре стороны.
— Ты действительно не знаешь меня? — удивляется Хэппус.
Я выползаю из-под машины и качаю головой.
Отлично сработано, комиссар Мегрэ!
— И ты не видел многосерийной ленты «Салют, Шери!»?
Из десятка серий я одну-другую смотрел, но этим двоим я в этом не признаюсь.
Я снова качаю головой и говорю:
— Домкрат надо.
— Я же играл в нем фашистского обер-лейтенанта. Это была суверенно сыгранная роль. Как вы считаете, Тереза?
Ишь, Цыпка, значит, успела представиться, и он ей «вы» говорит…
— Да, это было сыграно! Хэппус и старик партизан шагают под градом пуль, в руках белый флаг… Не правда ли, милая фрейлейн Терезе, это должно было производить неизгладимое впечатление?
А Тереза, глупый цыпленок, кивает так, будто у нее старческая трясучка, и неверное «е» в конце своего имени даже не замечает.
— Все мы были ужасно пьяны, съемки продолжались всю ночь, лил дождь — мы находились в каком-то божественном трансе.
— Это вон те бутылки? — спрашиваю, доставая одну из багажника.
Смеясь, Хэппус качает головой.
— Слушайте, я ж никуда не могу пойти — никакого спасения нет от охотников за автографами. А этот хитрец утверждает, что не знает меня.
Я чуть не крикнул: «Я тоже сразу узнал вас, только в картине у вас почему-то больше волос было, да и моложе вы казались. А про старика партизана — это я все точно помню, и очень даже здорово! А насчет того, что вы были божественно пьяны, даю честное пионерское, ни чуточки не было заметно».
— Гуннар, это же Оттомар Хэппус, известный театральный актер, часто выступает по телевидению, серия «Салют, Шери!», и в фильме «Пятнадцатого это было».
— О, это пустяковая роль! Впрочем, сыграна суверенно…
Пускай, думаю, сидят тут и треплются. Пускай Цыпленок обваляется в культуре — она это страсть как любит, а я займусь охромевшей тележкой.
Кусочек
Позади меня трескотня продолжается, только и слышишь: «…в первом акте… заглавная роль… Гёте… автографы…»
Оказывается, Цыпка тоже, видите ли, актриса и уже выступала с декламацией… Она произносит это слово так же, как бригадир: декламация!
— «Зеленый лист» Теодора Шторма.
Голос у Цыпки высокий, так и кажется, что она вот-вот завоет вроде этого Беппо, когда на спидометре больше пятидесяти. Я стучу погромче и нарочно упускаю отвертку — с грохотом она катится по капоту. Вот она, моя музыка, музыка труда, она мне и Бетховен и Теодор!
— Недурно! — слышу я голос Хэппуса. — Однако разрешите мне дать вам и один совет: не педалируйте. Я вас сейчас… Нет, вы делайте так, как вы хотите. Я ненавижу режиссеров, которые всё лучше знают, всё лучше умеют… Нет, нет, в вас что-то есть, немного бы суверенности…
Голос Хэппуса становится масляным. Так и чувствую, как мне это теплое масло на мозги капает…
Я подобрал листок в то лето, Чтоб он напомнил мне потом, У самых врат иного света, Как соловей мне пел в то лето, Как зелень пенилась кругом, Когда я был в лесу густом. [9]9
Перевод Ю. Вронского.
А ведь здорово! Всё точно, как он говорит, этот Хэппус: я же сам сегодня «в лесу густом» шагал, будто впервые в жизни, да, да, сегодня было это… и «лето» и «соловей»… Нет, старина Хэппус, ты не декламируешь, ты вроде бы сам себе что-то тихо рассказываешь, а я уж забыл и свои отвертки, и покореженные колпаки, и все эти железки…
Опять эта Цыпка чего-то кудахчет, нет чтоб не мешать! В лесную тишь врываются ее слова о рифмах и стихах и что она тоже сочиняет… Этого еще не хватало!
Снова я давай барабанить по капоту. Потом обхожу машину и каждому колесу хорошенько наподдаю ногой.
Неожиданно за моей спиной раздается незнакомый низкий голос. Неужели Хэппус так притворяться может?
— Ну, где у вас болит? Чем помочь?
Но это совсем не Хэппус, а громадный дядька.
— У нас вообще ничего не болит. Вон у того! Это он катается на помятой тележке. — Я показываю на Хэппуса.
Великан вместе со мной обходит машину. Качает головой.
— И домкрата нет.
Оттомар Хэппус теперь обратил внимание на великана. Цыпка как раз заткнула свой фонтан.