Автостопом на север
Шрифт:
Выпрашиваю у нее зеркальце. И правда фонарь! Потому я все время и моргаю. Теперь понятно. Шубби мне как-то говорил, как это можно ликвидировать. Сырую котлету надо приложить. Во всяком случае, сырое мясо.
— Слышь, Цып, жрать охота — жуть.
И правда, ведь уже двенадцать.
— И мне, Гуннар.
Скажи пожалуйста, Цыпка кушать хочет! Не может, значит, жить одним шелковым воздухом, Бетховеном и облаками.
— Приглашаю тебя, — говорит она. — Довезешь меня до Альткирха, я тебя приглашу. Я умею готовить — луковый суп и бифштекс.
Приглашают, значит, тебя, Густав! Ты только минутку подумай о своем
Мой старшой работает на автопогрузчике, таком — с вилчатым захватом. Он сам себя называет автовилкой. На большом предприятии внутризаводской транспорт — первое дело, связующее звено всего производства (это у меня опять от Крамса). Можешь ведь производить сколько хочешь товара, хоть до потолка, главным связующим звеном остается внутризаводской транспорт. В этом звене и трудится мой старшой со своим автопогрузчиком. Мать у меня — продавщица в рыбном магазине. Меня от рыбы с души воротит с малых лет, еще когда меня Гуником звали и я в детский сад ходил. От рук матери всегда рыбой пахло, когда она меня гладила. Теперь-то я уже привык, но все равно, рыбу терпеть не могу да и не ем никогда. С тех пор как мы переехали на новую квартиру, мать всегда после работы душ принимает. Но от этого запаха так легко не отвяжешься. Мы не бедные, во всей нашей ГДР бедных нет, но считать у нас в семье считают: купить или подождать лучше — три раза подумают. Что Цыпке родители дали 50 марок, моя мать вот такие глаза бы сделала, а отец, как всегда, многозначительно промолчал бы. Но про себя бы подумал: «Это не по-нашему». А теперь эта Цыпка тебя, Густав, значит, приглашает. С Пепи я пошел бы да с Шубби, а вот с Фридрихом Карлом… нет уж.
Ну, а как с Цыпкой?
Дед эремит со своим хитрым Беппо сказал же мне, что я кавалер и джентльмен…
— Слышь, лапа, Густав тебя сам приглашает… — С этими словами я лихо хлопаю себя по карману, как будто он набит сотняжками.
— Кто-кто? — спрашивает Цыпка, делая большие глаза.
— Я. Раз в жизни наешься досыта.
Впереди виднеется пивная, а Густав, так и оставшись неизвестным Цыпке, находится в экстазе, как Крамс называет подобные духовные озарения. Он тут же с места в карьер отправляет Цыпку покупать карту — он, видите ли, запутался в географии и никакого понятия не имеет, как добраться до этого Альткирха или до Ростока… Сам он тем временем займет столик и выберет что-нибудь подешевле.
Вот и меню. Самое дешевое — картофельный салат с колбасой. Дороговато — 5 марок. Приданое мое тает на глазах. Прежде чем Цыпка успевает вернуться, я прячу меню на соседний стул — пусть уж никогда не узнает, что еще там значится.
К счастью, из напитков имеется только пиво. Лимонада нет. А пиво Тереза терпеть не может — ее при одном слове этом передергивает, бр-р!
— Я-то не прочь кружку-другую махнуть, — спешу я отметить, что вовсе не соответствует действительности. — Но лучше быть трезвым, если тебе поручено маленьких девочек доставить в Альткирх.
При этом я раскрываю географическую карту, чтобы отвлечь внимание.
Подошел официант. Густав — и кавалер и джентльмен — спрашивает:
— Колбаса хорошо прожарена? Не пересушена? Сочна?
Так отец Карла Фридриха спрашивает, когда они всей семьей ходят обедать в ресторан «Берлин». А этот официант — чего он понимает. Молчит и только тарелки двигает.
Мы уминаем картошку с колбасой. Цыпка отставила мизинец.
— Больно, да? — спрашивает она, проводя маленьким пальчиком по набухшей моей брови.
— Какой разговор! Мальчишка — стоящий пацан, но если б всерьез… понимаешь, при спарринге ведь без шлема.
Колбаса мне кажется не то бетонной, не то резиновой, но, может, это и мои зубы виноваты, что-то плохо жуется и тикает в челюстях.
— А ты видела, как я ему выдал правой?
Ничего она не видела — девчонка! Так, симфония на тонких ножках.
— Спасибо тебе. Спасибо за все. И за чудный обед.
Тереза через стол протягивает мне руку, но очень высоко, так и кажется, что она хочет почесать мне под подбородком.
— Кончай, чего ты.
Я трясу ее руку и очень стараюсь не покраснеть. Вот ведь привязалась!
— Давай собираться. До Альткирха еще далеко.
Выкладываю восемь пфеннигов чаевых — какой непредвиденный расход! Если бы мы еще выпили колы или лимонада, я был бы уже на мели.
Потом мы стояли и голосовали. Совсем недолго. От варианта номер два я сразу отказался. Цыпку можно принять за девчонку только вблизи и когда она говорит, а для человека за рулем — мой младший брат, и все.
Не успели у нас руки устать, как затормозили «трабант».
Густав, на абордаж! Мы в этом омуте всякими там прыжками и спаррингами чересчур долго развлекались. Надо дальше двигать.
Глава VI, или 13 часов 18 минут
— …Чудо какое-то! — говорю я, когда мы трогаемся с места.
— Что вы называете чудом?
— То, что вы взяли нас и что получилось это так быстро. А то мы бы тут целую вечность прождали, дьявол его побери! Стоишь часами и голосуешь, будто богом забытый.
— Вы говорите о чуде, о дьяволе, о боге, — замечает водитель «трабанта» и чему-то радуется, вроде ему анекдотик рассказали и я — как этот Длинный с его тремя волосиками вместо бороды и плакатом. — Все, о чем вы говорите, касается непосредственно меня. Я — пастор.
Пастор?! Это еще что такое? Постой-постой: божественность там всякая, церковь, колокола и все такое прочее…
— А я думал, они давным-давно вымерли.
Цыпка, бросив на меня ядовитый взгляд, опять тарахтит как заведенная: и у них в городе есть, мол, церковь, и заходила она в нее, и чудесный орган там…
Ясное дело, теперь пойдет про всяких там Амадеев и Бахов выдавать. Смех, да и только! Желторотая эта Цыпка кого хочешь заговорить может. И что ни слово, то свое «чудесно» вставляет. Во-во! Она ж только что со святым дедулей про облака и ангелов трепалась. Наверняка эта Тереза в бога верит.
— Каких это ты святых имеешь в виду? Сначала о чудесах, теперь о святых.
— Нас тут один дед эремит подвозил на трехколесном рыдване. Пес у него еще в коляске сидел. Беппо звали.