Ая

Писарев Дмитрий Иванович

Нехорошее предчувствие появилось, когда он остановился отдышаться – идти, проваливаясь по пояс в снег, трудно. Примерно с этого места обычно уже видны светящиеся окна их избушки. Настя почти всегда приезжала раньше. Зажигала свет, растапливала печку – летними вечерами в комнатах было ощутимо прохладно. И к его приходу домик наполнялся теплом и уютом. Как он сейчас ни вглядывался, огоньки в белесом полумраке не мелькали. «Чёрт!»

Он влетел в приоткрытую входную дверь, в темноте прихожей обо что-то споткнулся, упал и уткнулся лицом во что-то мягкое. Моментально вскочил, включил свет.

В застёгнутом на все пуговицы пальто на полу лежала Настя.

Неподвижная, молчаливая, чужая. Из-под голубой вязаной шапочки торчали в разные стороны косички с бантиками. Голубая варежка выглядывала из-под неестественно вывернутого локтя.

Колени подкосились, но, уперевшись плечом в стену, он устоял. Стоял немой, оглушённый, ослеплённый. Недвижимый. Истукан. Каменный.

Природа, сломавшись о его спину, мгновенно остановилась, замолчала, сгустилась.

Сколько времени прошло – неизвестно. Толи секунда, толи вечность. Ничего не изменилось, не случилось. Настя не вскочила с хохотом «Обманули дурака на четыре кулака!». Где-то в недалёкой высоте ревели взлетающие самолёты. Из чулана пахло грибами и яблоками. Небо не рухнуло.

Осторожно, словно боясь растревожить что-то вокруг, подошёл к Насте. Тяжело опустился на колени, поцеловал в лоб. С трудом поднялся.

Прошёл в комнату, к телефону.

– Александр. Забери меня с Опушки.

Набрал другой номер.

– Игорь, Привет. Мне нужна твоя помощь.

Нашёл в серванте коньяк, аккуратно прикрыв дверь, вышел во двор, сел на скамейку, даже не стряхнув снега.

Снаружи.

Вымороженное чёрное небо. Выпученные звёзды, моргая, смотрели сверху. Где-то сбоку уже тихо загудела трасса. Неторопливо передразнивая звёзды, двигались проблесковые маячки невидимых лайнеров. Казавшийся в темноте серым, снег пеной скруглил окружающие деревья и предметы. Иронично ухмылялся, искривлённый сугробом, жёлтый прямоугольник окна.

Внутри.

Пустота. Ровная, гладкая, равнодушная. Взрыв настигнет потом. Сейчас. Вселенная раскололась пополам: он, словно наблюдатель, следил, как разломившийся в воздухе самолёт, делится на разлетающиеся половинки. И падает, падает, падает. Рушилось всё: планы, будущее, жизнь. Безвозвратно. Навсегда. Надежда… Какая, к чёрту, надежда! Надежде нет места в этом вакууме. В этом вакууме нет места вообще ничему. Последние месяцы жизнь была наполнена плотной энергией. Организм распирало от адреналина, желаний, возможностей. Мозг пульсировал стремлениями и эмоциями. Настя наполняла его смыслом, превращая существование в восхитительный полёт к солнцу.

А когда появилась возможность исчезнуть с ней из этого мира и оказаться – в другом, возможность начать новую, абсолютно другую жизнь, полнота ощущений вскипела и забурлила.

И теперь смысл существования, словно морская пена, выброшенная на пустынный берег, скукоживался и, тихо шепча лопающимися воспоминаниями и мечтами, опадал, оставляя вместо себя грязный осадок.

И шансов всё вернуть и исправить уже не было.

«Если бы я поехал на электричке…»

Первым приехал Игорь. Его «уазик», расшвыряв сугробы, остановился напротив калитки. Краснолицый, крепко сбитый, невысокого роста, как всегда в расстёгнутом кителе. С полковником милиции, начальником оперативного отдела, Черновым Игорем Анатольевичем их связывала не просто дружба. Они были соседями, одноклассниками, однокашниками, однополчанами, свидетелями друг у друга на свадьбе, крёстниками… Подошёл почти вплотную. Взял из рук Владимира Ивановича бутылку, в два глотка

допил остатки коньяка, поставил на скамейку рядом с другой – такой же пустой. За спиной уже стоял его шофёр и девушка в форме с большим железным квадратным чемоданом.

– Мы пройдём внутрь? – Чернов взял у девушки чемодан и шагнул внутрь.

Появился Александр. Понимая, что произошло что-то очень серьёзное, и, чувствуя, что шефу сейчас совсем-совсем плохо, он тихо произнёс «я тут». Но даже этот шёпот показался взрывом.

– Да, поехали, – вздрогнул Владимир Иванович. Встал, и, слегка хромая, направился через двор к автомобилю.

Они выехали на федеральную трассу, почти пустую и очищенную от снега. Фонари как-то по-киношному мелькали, проносясь за окнами. Редкие обгоняемые машины призраками появлялись и исчезали.

В прошлое невозможно вернуться. Не раз и не два в своей жизни убеждался в этом Владимир Иванович. В прошлое невозможно вернуться. Оно есть только в наших мозгах. Воспалённый разум подставляет страшные картинки нереализованного, выстраивая вселенную предполагаемого бытия. Содрогающийся в конвульсиях мозг, окунает в липкую жижу вины. Выворачивает наизнанку. Прожигает насквозь, проливаясь едкой кислотой на незаживающую душу. Прошлое – это совесть. Либо голодное, забитое тяжёлыми сапогами, брошенное замерзать в сугроб, животное. Либо сытая, ухоженная, обласканная, наглая тварь.

В прошлое невозможно вернуться.

Но сейчас он физически ощущал, что прошлое возвращается. С каждым пролетевшим назад фонарным столбом, с каждым встречным автомобилем, с каждым перекрёстком. Прошлое цепляется за одежду, хватается за всё части тела, прилипает к мыслям – и втягивает в себя, всасывает в себя, растворяет в себе.

Он на автомате вошёл в дом. В спальне разделся и опустошённый свалился в постель. Тёплая рука обняла его, накрыла одеялом. Обволакивающий фиалковый аромат Елизаветы Сергеевны поставил жирную точку в его возвращении.

Будущего нет… Впереди только прошлое.

Владимир Иванович появился в офисе, как всегда строг и холоден. Чёрный костюм, галстук, белоснежная рубашка. Уверенный шаг, взгляд в никуда.

– Давно сидишь? – в приёмной его ждал Чернов.

– Часа три. Кофе у тебя хороший.

Зашли в кабинет, сели друг против друга за переговорным столом.

– В доме мы вообще ничего не обнаружили. Ни следов повреждений, ни борьбы, ни подозрительных следов пальцев рук. Вообще ничего постороннего. Можно съездить, посмотреть, не пропало ли что, хотя, подозреваю, – ничего. Вокруг дома тоже, почти ничего. Лишь за беседкой, у забора одинокий след. Мужчина, примерно метр семьдесят пять-семьдесят восемь. След ровный, на обе ноги. Обувь без протекторов и каблуков. Стоял неподвижно до снегопада. Либо он был очень толстый, либо он держал что-то очень тяжёлое. Других следов поблизости не нашли – словно оловянный солдатик – поставили, постоял, убрали.

Чернов смотрел на собственные сжимаемые кулаки.

– На теле Анастасии тоже никаких следов насилия и борьбы. Ни ушибов, ни растяжений. Есть подозрительное пятно под левой грудью, но нужен лабораторный анализ и вскрытие. Собственно, и хотел попросить твоего разрешения…

– Хотел?

– Понимаешь, Вов, в чём дело… – Чернов поднял глаза на Владимира Ивановича, – сам до сих пор в шоке… Она исчезла… Не смотри так… Утром мы провели предварительный осмотр те… ну… А после обеда позвонили, сказали «исчезла». Я тебе звонил, телефон не отвечал.