Ая
Шрифт:
Он никогда никому не говорил о своих чувствах к Марии. Скрывал даже от себя. Запихивал глубже, наваливал огромные горы камней, чтобы чувство не вырвалось. Табу. Нельзя любить ученицу. 19 Нельзя любить другую девушку, если ты женат. Нельзя любить девушку своего друга. Табу. Когда он первый раз увидел Марию, сердце остановилось: «Вот она – моя Любовь». Не очень часто, встретив девушку, возникает такое состояние. Это даже не любовь с первого взгляда. Нет… с этой девушкой вы уже знакомы сотни и сотни лет… вечность… Когда-то давно расстались, потерялись… И вот
19
Отсылка на заблуждение, связанное с логической ошибкой – ученицу нельзя любить.
Всё стало одновременно таким лёгким, понятным… Сложным, запутанным. На каждом уроке он любовался ею. На каждой перемене, при возможности, пытался оказаться рядом с их классом, чтобы ещё раз увидеть Её. И каждый вечер, каждую ночь мозг взрывался от размышлений и противоречий. «Тело отлично знало, чего оно жаждет, но мой рассудок отклонял каждую его мольбу. Мной овладевали то страх и стыд, то безрассудный оптимизм. Меня душили общественные запреты. Психоаналисты манили меня псевдоосвобождением от либидо белиберды». 20 Пока не принял решение: «Запретный плод перестаёт быть запретным, когда созреет». И «закопал» свою любовь. До Гумберта ему было далеко.
20
Владимир Набоков, Лолита. Гумберт Гумберт – главный герой романа.
Сейчас, когда Мария «нашлась», казалось бы, пора эксгумировать, оживить, вернуть к жизни любовь. Однако… Он видел, как Евгений смотрит на Машу, как разговаривает. Как рассказывает о ней. И по определённым признакам без усилий распознал уровень их отношений – «Конечно, они снова встречаются. Проводят вместе редкие, оторванные от семьи, часы. Будьте счастливы. Живём дальше». Ещё одно табу. «Не желай жены ближнего твоего». Да, они не муж и жена. И совершают не богоугодные дела. Но любимая девушка друга – это почти как жена. Табу.
Предновогодний вечер. Небольшой бар, снятый для празднования бывшими учениками его единственного выпущенного класса. Группа одноклассников, пять повзрослевших, возмужавших ребят, которые сдержанно и крепко жали руку, и семь девочек, девушек, женщин. Женственных, красивых, весёлых. Они визжали от восторга, кидались обниматься и целоваться. Словно и не было единиц и двоек, строгости и вынужденной суровости – время стирает мелочи, оставляя главные вещи, учит ценить и наслаждаться сегодняшним моментом. Говорили о том, что больше всего волнует, чем, кто живёт, что беспокоит, о чём думает. Интересно было, что почти никто не обращался к нему за советом, не спрашивал «как быть?» «что делать?» – взрослые, опытные, мудрые. Это радовало. Хотя и мало времени он был их классным руководителем, всё же чувствовал, что зёрна дали неплохие всходы.
Как обычно через некоторое время остались самые крепкие. Как обычно к этому моменту темы стали откровенными, интимными, открытыми. Беседа перескакивала с одного на другое. О мужьях, жёнах, детях.
– Я развелась, потому что за всё время, сколько мы прожили вместе, он не хотел
– Разве «сделать» ребёнка – это такая большая проблема?
– Хочется от любимого, достойного мужчины. Чтобы это была семья, чтобы любил меня, воспитывал и занимался детьми. А «приходящий» папа, или папа «на Северном полюсе» меня не устраивает.
– Столько мужчин вокруг. И никого нет?
– Нет. Всё мужики – казлы. – Всё понимающе заулыбались. Анекдот про «козлов» им рассказал Георгий Алексеевич однажды на самостоятельной на окрик отличницы Соколовой «Не списывай, козёл!»:
«– Всё мужики козлы.
– Да, дорогая. Я с тобой согласен. Все.
– И даже ты?
– Конечно, дорогая. Я же мужик.
– Тогда почему я вышла за тебя замуж и живу уже столько лет?!
– Ну, вот, дорогая, мы плавно подошли к теме – почему женщины дуры».
– Ты же понимаешь, что время уходит, и однажды окажется поздно.
– Конечно. Но очень не хочется – от встречного-поперечного.
– Я ей предлагал себя. Не хочет… – Евгений еле заметно пожал плечами, рассеяно оглядел присутствующих.
– …У тебя семья и дочь. И ты не бросишь их. А значит, будешь приходить, когда вырвешься…
– Зато я буду помогать…
– Извини, Жень, мы уже говорили с тобой. – Мария немного злилась, хотя и старалась не подавать виду.
– На самом деле не важно. Кто бы ни был отцом. Я готов помогать. Роди не от меня. Ребёнок важнее условностей. Просто всё затягивается, время уходит же, Машенька. Я переживаю…
Маша молча повертела головой «Нет… Нет…»
Зима подходила к концу. Не собираясь сдаваться, февраль лютовал – в темноте выла и стонала снежная вьюга. Ветер за окном, пролетая сквозь голые замёрзшие ветки клёна, свистел соловьём-разбойником. Старая пятиэтажка ощутимо вздрагивала под его напором. Морозный рисунок на стекле искрился колючими шарами от раскачивающихся уличных фонарей. Ночь. После двенадцати. Он сидел на кухне под звук медленно кипящего чайника и читал Беляева «Человек-амфибия».
«– Вы любите Гуттиэре? – спросил Ихтиандр после небольшого молчания.
– Да, я люблю Гуттиэре, – просто ответил Ольсен. Ихтиандр тяжело вздохнул.
– И она вас любит?
– И она меня любит.
– Но ведь она любит меня.
– Это её дело. – Ольсен пожал плечами.
– Как её дело? Ведь она ваша невеста.
Ольсен сделал удивлённое лицо и с прежним спокойствием ответил:
– Нет, она не моя невеста.
– Вы лжёте? – вспыхнул Ихтиандр…». 21
21
Александр Беляев, Человек-амфибия.
Тихо и неуверенно тренькнул телефон. Прислушался – показалось?
А через секунду он требовательно зазвонил.
«Привет», – произнёс тихий голос. – «Приедь ко мне».
Маша…
Она не могла позвонить ему просто так… Ни с того ни с сего… Тем более позвать к себе в гости… За столько лет она ни разу не пригласила. Георгий Алексеевич догадывался, что и для неё существует табу. Для такого звонка что-то серьёзное должно произойти. Что-то исключительное. Важное и невозможное…
И он понёсся к ней.