Ая
Шрифт:
Конечно, он любил её.
У них мало было общего. В противоположность ей, он был яростным хроническим трудоголиком. Работать любил и мог. Наслаждался процессом. Каждым движением руки, каждой идеей. Доводя до совершенства, до логического завершения всё, за что брался. Искусством почти не интересовался. Читал в основном специализированную литературу, которая могла бы помочь в делах. Грубоватый, немногословный – почти угрюмый.
На заре отношений эта несовместимость заводила их. Было приятно, интересно, адреналиново. Когда с делами у него всё складывалось удачно, он увозил её из города. На день, два, три. К безымянному озеру, где на десятки километров
А она водила его в театр, творческие вечера, кино, выставки.
Конечно, он любит её.
Но вот выросла дочь, вышла замуж и улетела на родину мужа, в Чили. А его бизнес стремительно рос и развивался. Деньги, положение, власть, свобода – свобода выбора, свобода передвижения, свобода предпочтений. Дом превратился в дворец. Вернее, дворец стал домом. И теперь всем занималась прислуга.
Уже, наверное, лет пять, как отношения с супругой резко стали холодеть. Он предполагал, что причиной может быть её роман на стороне. Поймал себя на мысли, что ему всё равно. Но личная служба безопасности не нашла ничего подозрительного.
Всё чаще возникали вопросы «люблю?» «любит?». Возможны ли глубокие чувства у людей, которые так не похожи, которые всю жизнь на грани понимания. Может быть, она терпит его? А ему просто нужно было то, что у него было с ней – пещера, где он мог «зализывать» свои раны, отдыхать и иметь секс?
Что произошло? Кризис среднего возраста? Или уже старость? Появление возможности не вкалывать по двадцать пять часов в сутки? Мозг освободился? Почему раньше таких вопросов не было? А, ведь и, правда, он раньше почти никогда не задумывался над этим. А если и посещали какие-то мысли – гнал.
Мозг, привыкший во всём разбираться, доковырялся до момента, когда случился сдвиг в сознании. В тот день они заключили большой контракт и поехали отмечать сделку в ресторан. Он только так назывался «ресторан». Это было заведение полного цикла. Поэтому через некоторое время они все оказались в сауне. Произошёл ядерный взрыв мозга, когда две высокопрофессиональные проститутки выжали его как губку. Насколько скромным оказался его сексуальный мир – он понял дня через два, когда очухался.
Его тренированное сильное и выносливое тело отказывалось шевелиться. Стонало, ныло, кричало от боли, как после ударной тренировки перед крупными соревнованиями. Отказывалось, и требовало добавки.
Потом он регулярно возвращался к этому моменту. На жарко тлеющие угли плеснули хорошей порцией спирта, и разворошенный костёр вспыхнул, загудел, взвился языками к звёздам. Не могла Лиза удовлетворить распахнувшуюся страсть. В силу своего нравственного и физиологического устройства. У неё просто нет столько спокойствия, чтобы пригасить огонь, и нет столько энергии, чтобы поддержать. Долго думал: является ли секс на стороне – изменой, если он необходим для сохранения отношений, семьи. Если гормоны рвут на микрочастицы организм, является ли мастурбация изменой для жены, которая физически не в состоянии выдержать сексуальные намерения и требования. Является
А может быть ключевое слово «кто-то»? если одно и то же для разных людей может быть изменой, а может – не быть. Значит, всё в голове человека происходит. Именно сам человек решает, что считать, а что не считать изменой.
По всей видимости, это так. Но как быть с тем, если одно и то же я не считаю изменой, а жена – считает? А как быть, если разные взгляды на измену у нас с обществом?
Он видел, что жена знает про то, что в его жизни появились другие женщины. Видел, что она знает, что он знает про то, что знает она. Ни разу не было сцен, разбитых тарелок, скандалов. Ни одного косого взгляда, резкого слова. Не рабская покорность, но молчаливое принятие. От чего чувство вины порой зашкаливало.
Конечно, он любил её. Но у неё не было возможности дать ему то, что нужно, и он брал это на стороне. При этом, не переставая любить.
Ночь проникла в помещение. Разлилась фиолетовым сиропом. Щёлкал уголь в камине. Где-то в неплотно закрытом окне подвывал ветер. Тело согрелось, размягчилось. Коньяк закончился. Сознание казалось ещё светлым, а мысли вильнули в какую-то не ту сторону. Захотелось чего-то экзотического. Встал с кресла. Качнуло – коньяк, всё-таки, добрался до сознания. Раскачиваясь и тяжело опираясь на встречающуюся мебель, побрёл в сторону кухни, к бару.
Он стоял посередине кухни в центре огромной разлетевшейся лужи. В ней айсбергами сияли серебристые осколки. Упругий ромовый аромат Оптимуса вытеснял все разумные и логические мысли, наполняя пространство солнцем, жарой, карамельным сиянием, сладкой благоухающей романтикой Карибского моря. С голым торсом, в шортах, босиком. В одной руке телефон, другая – до сих пор удивлённо раскрытая. Недоумённое выражение лица. Беззащитно вопрошающий взгляд.
Увидев это великолепие, Настя громко расхохоталась, и смеялась так заразительно, что и он невольно заулыбался, оглядывая себя со всех сторон.
– Стойте, не двигайтесь, я за пылесосом!
Она ловко собрала все крупные и мелкие осколки, кружась на коленях с тряпкой и губкой, собрала благоухающую жидкость. И, когда собралась вымыть пол начисто, он остановил её.
– Оставь. Потом. – Сделал к ней шаг.
Она выпрямилась. Повернулась ему навстречу. Пронзительные почти чёрные от распахнутых зрачков глаза смотрели серьёзно, несмотря на не сошедшую ещё с губ улыбку, – как-то сразу вглубь и поверхностно, охватывая всё сразу. Спокойные не мельтешащие зрачки. Она смотрела в него. Словно владела каким-то ему неведомым доисторическим знанием пращуров.
То ли от уже выпитого коньяка, то ли от всепроникающего ромового аромата, то ли от того, что он обнимал девушку, то ли от того, что этот гипнотический взгляд лишал воли – всё вокруг закружилось, стены, бар, диван, стол, стулья. Расплывчатые волны пространства спиралью разбегались от него, сквозь стены, вдаль и возвращались плотными кругами. В глазах потемнело. Миллионы иголочек впились в кожу.
It's Me, and I'm ready to go,
Ready to show, that I'll never let you down.