Айгирская легенда
Шрифт:
Бригада рвалась вперед. Решили работать дотемна. Пока не уложат все привезенные в тот день звенья. Пока хватит сил.
В те дни Изгородин не высыпался. Приезжал домой поздно, Вставал рано. И шофер его — Николай Гаврилович — пожилой седоволосый человек молча, терпеливо разделял его участь. Уважал он Изгородина и понимал.
Часто ездил я с Изгородиным в его старом газике. Подъезжая утром к мосту через Белую, шофер и Изгородин, словно сговорившись, поворачивали головы к боковому окну и смотрели вниз на набережную. Белая разлилась. Лед проплыл. Тепло. Салават Юлаев на коне вытаивает из тумана. Сколько ни езди тут, а к красоте Белой с ее берегами, лесами,
Миновав мост, Николай Гаврилович набирал скорость и глядел прямо перед собой. Изгородин, выбросив окурок, откидывался на спинку сидения. Интерес к внешнему миру пропадал.
Я спросил потом Николая Гавриловича, куда это они оба разом так внимательно смотрят, когда въезжают на мост?
— На плиты. Отметка там у нас. Две с половиной плиты уже затопило.
Оказалось, что скорость подъема воды с каждым днем нарастает. А это значит, что паводок будет большим и продержится долго. Выходит, трасса для них уже начиналась здесь, с «отметки» под мостом. Вокруг этой «отметки» все крутилось, как щепа в воронке: и рельсы, и люди, и мысли, и планы, и решения, и прогнозы… Надо искать выход. Чтобы выполнить апрельский и майский планы хотя бы по графе «собственными силами».
В дороге Изгородин успевал провести с самим собой не одну «оперативку». Мысленно прощупывал трассу — все сто двадцать километров своих «владений» — и в сторону Белорецка от Карламана, и в сторону Демы. Вырубка леса, корчевка пней и расчистка трассы, строительство искусственных сооружений, укладка пути и стрелочных переводов, балластировка, выправка пути до проектных отметок…
Во время паводка я почти все время был на трассе, и Леонид Владимирович без конца говорил мне: сейчас не время для интервью — ничего хорошего я, мол, не увижу и писать не о чем, кроме, разумеется, плохого. Вроде как сожалел, что я работаю впустую. Я ж уверял, что именно в те трудные для стройки дни и раскрывалась сущность людей, все скрытое обнажалось: ярче проявлялись мужество и трусость. Для истории все важно.
Вижу, как-то расстроенный сидит в кабинете. Только что приехал с трассы. Не снимая куртки, сел за стол, просмотрел документацию и вдруг наткнулся на одно письмо. Говорит мне: ну, раз все важно для истории, на, почитай. И дает письмо на официальном бланке. В нем претензии, обиды, от ворот поворот… Один из руководителей субподрядной организации в резком тоне пишет, что его организация не выполняет план из-за… Изгородина, то есть генподрядчиков. На участке тонет техника. Водопропускные трубы и водозаборные колодцы заилило, затопило грунтовыми водами. Проектировщики не тот диаметр заложили в чертеж, а Изгородин прохлопал, мол, ушами. А когда ошибка выкатилась на поверхность, мер не принимает. Поэтому он приказал не гробить технику. Он требует немедленно вызвать из Москвы проектировщиков, созвать авторитетную комиссию и разобраться. Что ему ответить? Надо работать, помогать друг другу, а не ждать? Что дорога каждая минута, а руководитель захотел отойти в сторонку? Комиссию можно созвать, но зачем же вставать в позу?
Звонит Изгородин этому руководителю. Он трубку не берет. Или отвечают: уехал в «Сельхозтехнику». Звонит туда. Нет, говорят, не был там. Приглашают его на оперативку — не идет. Приглашают поехать на трассу — не едет. Паводок еще гулял по трассе, но паромная переправа начала работать. Это была первая после зимы разведочная поездка по трассе. Много руководителей других субподрядных организаций собралось, а того нет и нет. Звонили, посыльных отправляли к нему. Не явился. Нужна комиссия? Пожалуйста, есть комиссия. А самого нет. Рассердился тогда главный инженер треста «Уфимтрансстрой» Николай Викторович Тюменев: этот номер так не пройдет! Придется
Но, видимо, не написали, решили подобру все уладить. Упрямство зазнайки продолжалось. Оно мешало работать. Долго продолжалась эта карусель. Наконец вмешался управляющий трестов «Уфимтрансстрой» Рафаэль Гарипович Харисов. Затем промышленно-транспортный отдел обкома партии.
Р.Г. Харисов — человек принципиальный, требовательный. Нетерпим к любым недостаткам, тем более когда они исходят от нерадивых руководителей подчиненных тресту подразделений. Но к субподрядчикам всегда был чуток, терпим. Своих — строго наказывал. А «гостей» — защищал. Но и у него терпение лопнуло.
Понравилась мне одна очень важная черта у Рафаэля Гариповича: он всеми силами старался внедрить на стройке дух товарищества, взаимовыручки, доброжелательности. Это качество — уважай субподрядчика, будь ему товарищем и братом — воспитывал в своих подчиненных, всех руководителях низшего звена. Но ведь и взаимность должна быть. За добро добром! Но не получалась иногда эта взаимность.
Освободили руководителя, который не пошел на дружбу, а гордыню унять не мог. С трудом превеликим освободили от занимаемой должности. Ибо, как потом говорили, была у него «рука» то ли в главке, то ли даже в самом министерстве.
Паводок прошелся по трассе, как прокурор. Сменил многих руководителей на ответственных участках: на тоннеле, в механизированных колоннах. Большинство новых руководителей подарила сама же трасса. Некоторых — прислали на укрепление. Управляющий трестом «Югстроймеханйзация» Александр Иванович Михайлик сказал мне, будучи в командировке в Карламане, что начальник МК-42 Леонид Иванович Пивненко «вырос» из главного инженера, а начальника МК-11 Степана Сергеевича Ховаева «бросили на прорыв».
Трасса осталась той же, но что-то в ней изменилось. И Ховаев, и Пивненко сдружились со всеми. Не убегали от трудностей, а шли навстречу. Разные по возрасту и опыту. Но в главном схожи: к работе относились честно, к людям чутко. Где у других крик, грубость, у них шутка, улыбка. Они потянулись к молодежи. В комсомольский штаб стройки часто стали заходить. Не отказывались от поручений штаба. А вскоре стали его членами. А что тут зазорного? Есть польза? Есть. Они — штабу. Штаб — им, их коллективам. Получалась взаимность. И добрая живинка в деле. В свою очередь и люди потянулись к новым «начальникам». Вдруг все поняли — и с Ховаевым, и с Пивненко не только легко работать, но и интересно. Они открыты, доступны всем. Просты и работящи.
Обе мехколонны пошли в гору. Я спросил потом Степана Сергеевича Ховаева, за счет чего так круто изменились дела?
Он сказал:
— Люди!
— Но ведь и до вас были те же люди?
— Те же, да не те…
И рассказал, разложив все по «полочкам».
Весь его опыт уложился в блокноте на двух страничках: не велико дело, но дорого. Мог бы и больше рассказать, да спешил на трассу. Вот ведь, не велико дело, кажется, а заново возродило мехколонну. Из трясины вытащило. Сказку в быль превратил Ховаев. А может, наоборот — из были сказку сделал. А быль такова была. Люди нервничали. Техника ломалась. Одни приезжали, другие уезжали. И что страшно — опытные, старые кадры таяли. Сбегали в соседние организации. В том числе и к Изгородину. Он-то уж не обижал их, пригревал под крылышком. Ругали Изгородина — переманиваешь! А он — сами идут. Не уважаете, мол, людей. Да, людей не уважали. Технику тоже безжалостно гробили. Никакой дисциплины. Иной гуляка захочет, выйдет на работу, не захочет, не выйдет. Машины выходили на линию поздно. Подолгу в ремонте стояли. Даже новые часто ломались. Попробуй в такой обстановочке выполни план! В тот год, помнится, еле до 32 процентов дотягивали.