Айгирская легенда
Шрифт:
Мы говорим, что хотелось бы написать о героическом труде первопроходцев. Наша задача — познакомиться со всем хорошим, передовым, узнать поглубже жизнь строителей: как работают и отдыхают. «Отдыхают», подчеркнули мы особо, это тоже очень важно.
Изгородин молчит. Слушает внимательно. Но мыслями явно не здесь, не с нами. Пока идет знакомство и общий разговор, успеваю «схватить» его портрет.
Изгородин еще молод — лет сорок пять ему. Плотный, ухоженный. Волосы зачесаны назад, густые, с сединой. Лицо тронуто ветром. Умный взгляд. Человек, видать, с огромным опытом, много
Видит, смотрим во все глаза на знамена, что в углу, справа от стола его. Два переходящих Красных знамени. Одно — от министерства, московское. Другое — местное, Башкирского обкома партии и Совета Министров. Впервые за всю историю треста именно у них, изгородинцев! Мы говорим, что по знаменам и о делах судят. За хорошие дела и знамена дают. Разве не так? Радуемся удаче. Записываем этот факт в блокноты. Изгородин же молчит. Даже не улыбнется. Словно все равно ему — есть знамена в его СМП или нет. Скромничает? Или тут что-то другое? Странный, непонятный, однако, человек — Леонид Владимирович Изгородин!
Хотя почему странный и непонятный? Чувствуется, он способен на доброту, отзывчивость. И простым, веселым может быть. Мы ввалились к нему в кабинет в разгар его жгучих дел и душевных тревог. Возможно, с его точки зрения, мы — люди праздные, оторванные от жизни. А то, наверно, подошел бы к нам и по-свойски, с шуткой выложил бы все откровенно: «Закройте свои блокноты, ребята! Хотите анекдот про субподрядчиков? Как их поднарядили тигра ловить? Вас знамена интересуют. Знамена — наша гордость! Люди поработали что надо, доказали, что могут хорошо работать. Но сейчас меня другое волнует. А знамена уже в прошлом. Они — история. Сейчас не за что нас хвалить. Отберут знамена-то, скоро отберут. Вспоминать только будем о них долгие годы. Жаль, конечно. И что обидно: отберут не потому, что плохо работаем. Обстоятельства мешают работать. Это вам не понять с наскоку, так что интервью не получится!»
Спрашиваем, что сейчас самое главное в работе СМП-340? Изгородин затянулся сигаретой, выпустил дым, разогнал его ладонью и уставился на нас, не собираясь, видимо, отвечать сразу. Что сказать, если ответ пойдет в печать? Говорит, наконец, — все главное! Любой пустяк — главное. Техника, материалы, мост через Белую, мост — самое главное, мост! Грунтовые воды, искусственные сооружения, люди, конечно, от которых все зависит, и многое-многое другое, что не учтено, не предусмотрено, не запланировано.
План — главное из главных. План — закон. Долг. Святая обязанность. Мерило всей жизни. План дает поезду укладка пути. Однако укладка остановилась возле будущей станции Архангельской, в тридцати километрах от Карламана — держало земляное полотно. А теперь и река Белая отрежет путь, ибо, как он говорил уже, постоянный мост не готов и не известно, когда его закончат, а временный через пару дней разберут. Основная база будет отрезана от объекта. Изгородин сказал: «Для многих весна станет очень трудным испытанием».
То главное, о чем Изгородин беспокоился, заглядывая вперед, можно было понять и
Были такие приказы и раньше. Не от хорошей жизни, конечно. Он сам это прекрасно понимает. А что делать? Кто даст совет? Никто не даст. И потом — строители привыкли.
Хотелось Изгородину уплотнить март, выжать из него все, что можно, ибо знал, что апрель выбьет поезд из колеи и, возможно, надолго.
Субботы, воскресенья… За них, разумеется, предоставятся отгулы. Это в приказах тоже оговорено. Но все же велика нагрузка на людей при такой тяжелой физической работе.
А когда в баню? В кино? А с детьми когда заниматься? А тут еще мировой чемпионат по хоккею. Не перебарщивает ли Изгородин?
Нет, коллективной обиды не было. Ворчанье — да. Но все понимали, что не Изгородин же виноват во всех бедах: раз надо, они на все готовы, не впервой.
Люди были готовы на героический труд. А вот с отдыхом, увы, ничего не получалось.
Наш разговор с Изгородиным был в пятницу вечером. А в субботу утром мы забрались на автодрезину «Агашку», как в шутку или с ласковым уважением зовут ее сами строители, и покатили по новой колее в сторону строящейся станции Архангельской. Впереди нас шел рабочий состав: тепловоз, за ним — около десяти платформ с черными пакетами шпальных звеньев. Звено — это «кусок» готового пути длиною в двадцать пять метров. Рельсы «пришиты» к шпалам на звеносборке в Карламане. Там их погрузили на платформы, уложив друг на дружку в семь «этажей». Если все звенья вытянуть в одну линию, получится путь более чем в полтора километра. Часть звеньев уложат на готовом участке земляного полотна. Остальные сгрузят и оставят впрок. Они пойдут в дело, когда паводок отрежет от «материка» весь правобережный бельский плацдарм. Нельзя же останавливать укладку!
Рельсы вытянулись в прямую линию, хотя кое-где они «виляли», изгибаясь, как пущенная в легком движении длинная лента. В конце состава прицеплен вагон типа теплушки. На таких неровных участках он болтался, словно игрушечный. Состав замедлял бег, и мы приближались к вагону вплотную. Над крышей его из железной тонкой трубы вился дымок. Там ехала комсомольско-молодежная бригада монтеров пути Д. П. Колчева. Она и на звено-сборе трудится, и укладку ведет. От нее многое зависит. И главное — план.
Мы стояли вначале на открытой площадке «Агашки», а потом забрались в кабину — слишком резким был мартовский ветер. В кабине стало тесновато. С нами ехал «гид» — заместитель Изгородина и неосвобожденный секретарь партийной организации поезда Василь Нургалиевич Хадиев. В кабине тепло от горячего двигателя. Пахло горелым маслом, бензином. Мы глядели на трассу через мутноватое стекло, чуть подернутое голубоватым воздухом. Стоило чуть приоткрыть дверь, как врывался ветер и вмиг выдувал тепло.