Айгу! Они не едят личинок шелкопряда!
Шрифт:
В выходной отправились кататься на лодке и мы. В окрестностях Ниньбиня таких мест немало, хотя большую часть туристов привозят автобусами в раскрученный Тамкок. Там их моментально берут в оборот алчные вьетнамцы, заманивая в свои плавсредства. Проплывая по реке мимо карстовых скал среди многочисленных лодок, практически в толпе, туристы пытаются наслаждаться видами, в то время как лодочники клянчат у них чаевые. Процесс выжимания денег поставлен на поток и доведён до совершенства. Вот одна из уловок: на первой остановке торговки предлагают купить воду и попкорн. Если человек не желает платить тройную стоимость, начинается давление на жалость: «Купи не себе, а лодочнице! Она устала грести и голодна!». Тут уж раскошелится практически любой. Лодочница забирает покупки, но, само собой, не ест и не пьёт. Нераспакованные товары она тут же, нисколько не смущаясь, возвращает торговке обратно, а выручку хитрые тётки делят пополам. Вот другая уловка: если туристы в лодке всё-таки соглашаются отдать определённую сумму,
В менее популярном Чанане катание по сути примерно такое же, но попрошайничества значительно меньше. Мы же по совету Сабин выбрали совсем не известное место. И не пожалели! Во-первых, на реке не было других лодок, кроме нашей, и вокруг царила тишина. Во-вторых, с нами была всего пара вьетнамских туристов, а ещё гид, которая почти всю дорогу пела народные песни красивым голосом. Мимо проплывали мохнатые горы, вокруг летали удивительные синие птицы, и было очень хорошо и спокойно. Мне сперва было жаль немолодую женщину на вёслах, но она спокойно гребла всю дорогу и даже не запыхалась. А гид самозабвенно рассказывала что-то, потом предложила и нам спеть, но мы отказались, а вот вьетнамская девушка согласилась и тоже немного спела. Само собой, в процессе никто не выпрашивал чаевые, не предлагал фото или что-то купить, и в целом заплатили мы в четыре раза меньше, чем могли бы в другом месте, плавая в каше лодок среди других туристов. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Сойдя на берег, мы стали лакомой добычей: со всех сторон, как коршуны, накинулись торговки фруктами, размахивая пакетами. Они злобно шипели что-то вслед, когда мы убежали, ничего не купив.
Время в «Драконьей лодке» летело незаметно. По вечерам мы жгли костёр. Сабин пила пиво, а Паша играл на гитаре, проехавшей с нами весь Вьетнам. В золе запекалась картошка, которую ели с маслом и солью. До отъезда оставалось три дня, и надо было успеть доделать меню, карту окрестностей с достопримечательностями, а ещё вставить противомоскитную сетку в маленькие окошки под крышей. Для разнообразия мы старались хотя бы через день делать что-то по хозяйству, но удавалось это с трудом. В одной из гостевых уборных не было полочки для стакана с зубной щёткой и прочих туалетных принадлежностей. Сабин хотела, чтобы мы вырезали её из куска стекла. Но стеклорез, купленный в одном из хозяйственных магазинов в Ниньбине, оказался с подвохом. Казавшийся новым в упаковке, на деле он ничего не резал, так как лезвие совсем истёрлось из-за длительного использования. А мы ещё удивились, что продавец отдал его сравнительно недорого! Мы не стали просить Сабин вернуть деньги за испорченный стеклорез, да она и не предлагала.
Закончив свои дела у Сабин, мы изначально собирались на остров Катба, расположенный неподалёку, тоже на севере. Но устав от холодной погоды, одним особенно студёным утром плюнули и купили авиабилеты на остров Фукуок, что недалеко от Камбоджи. Там было по меньшей мере на десять, а то и на пятнадцать градусов теплее и, что немаловажно, можно было загорать и купаться. Нет ничего приятнее покупки билетов на тропический остров, когда сидишь, дрожа от холода в трёх штанах. Но наличие фруктового сада под боком скрашивало пребывание в столь неблагоприятной среде: в свободное от работы время мы частенько гуляли под деревьями в поисках спелых паданцев. Иногда попадалась карамбола — кисло-сладкий фрукт, в разрезе образующий пятиконечную звезду, но чаще саподилла, круглые плоды которой напоминали хурму с коричными нотками. А ещё в саду росла момордика кохихинская, также известная как гак. Чтобы произнести слово «гак» по-вьетнамски, требуется проглотить выдох, сопровождающий звук «к», внезапно закрыв рот. Этот странный фрукт похож на колючий красный мяч для регби. Внутри его находится маслянистая мякоть ярко-алого цвета. Куин, вьетнамка, помогавшая Сабин по хозяйству, очищала её от семян и варила с рисом. Полученный продукт был не столько вкусен, сколько полезен, так как в нем содержалось огромное количество витамина А.
В воскресенье водитель такси, который обычно работал с Сабин, пригласил нас всех в гости. Дом его был украшен к наступающему вьетнамскому Новому Году, и вместо ёлки в центре комнаты стояло мандариновое дерево в горшке. Основным блюдом был суп из домашней курицы, варившийся тут же, прямо на столе. В кипящую на плитке кастрюлю бросали ломтики ананасов, моркови и крупно нарезанную зелень, и ещё опорожнили целую миску утиных зародышей без скорлупы, которые с удовольствием ели дети. Зародыши эти, а точнее подрощенные оплодотворённые яйца, в Азии довольно популярны и часто продаются варёными в придорожных кафе. Едят их с солью, предварительно выпив жидкость из скорлупы. Также угощали хрустящими блинчиками нэм и тушёной козлятиной. Вьетнамцы пили свою рисовую самогонку, поминутно чокались с нами и пожимали руки, вежливо не замечая, что наши рюмки не пустеют. Алкоголь мы не употребляли уже давно и на пьянках чувствовали себя не в своей тарелке, но несмотря на настойчивое спаивание, всё было настолько душевно и трогательно, что эта встреча навсегда останется в моем сердце. Отец семейства постоянно подкладывал мне новые кусочки курицы, которая утром ещё гребла
Немного подпортила атмосферу Юн, которая сперва вдрызг напилась, а потом решила всё-таки нарушить обет молчания, данный самой себе, когда дело касалось разговоров с нами. Её английский я и так понимала с трудом, и заплетающийся язык лишь усугубил ситуацию. Юн пыталась высказать несколько идей одновременно, и получалось это из рук вон плохо. Во-первых, она называла себя ужасным человеком, во-вторых, доказывала, что главное для неё — это люди, а ещё просила, чтобы мы не обижались, что она с нами не разговаривает. Угомонить несвязно бормочущую вьетнамку смог лишь её сосед — и то методом повторного опустошения рюмок. Юн напивалась при любом удобном случае, и в позапрошлый раз вещала, что если у нас будут проблемы, чтобы мы всегда обращались к ней, а в прошлый раз, когда пекли картошку в золе, вздумала помогать мне разводить костёр. Неловкими руками она чуть не загасила слабое пламя, с трудом родившееся на сырых веточках. Мы к тому времени уже настолько привыкли к причудам Юн, трезвой или пьяной, что перестали реагировать, какую бы чушь она ни несла, и просто говорили: «Окей, Юн. Всё в порядке», имея в виду: «Отстань».
Оболочка снаряда, приспособленная под мусорный бак.
Сабин, несмотря на свою скаредность, нам нравилась. Смотреть на то, как она одиноко слоняется по территории «Драконьей лодки», а по вечерам пьёт пиво банку за банкой, было грустно. Ведение бизнеса во Вьетнаме оказалось делом непростым, и хоть весь бухгалтерский учёт и ходьбу по инстанциям взяла на себя Юн, оставалось ещё много обязанностей, которые Сабин были явно в тягость. Обновив за неё системы бронирований, мы загрузили новые фотографии и слегка видоизменили описание хоумстея в надежде, что это принесёт больше клиентов. Уезжали почти с неохотой, так как за две недели успели привыкнуть к размеренному быту и даже к грубиянке Юн, но не к холоду. А потому поездку на Фукуок ждали с нетерпением. Куин вместе с Юн подбросили нас до шоссе на своих мопедах, и мы почти сразу погрузились в местный автобус с тошнящей в пакетик бабушкой и уехали в Ханой. К счастью, больше никого из пассажиров не рвало, а бедная старушка вскоре вышла. Сабин предупреждала, что у вьетнамцев это бывает, и иногда весь автобус не отнимает пакеты от лица.
Остров Фукуок встретил нас самой настоящей тропической жарой. До окончания действия вьетнамской визы и вылета в Бангкок оставалось почти две недели, и мы планировали провести их, не вылезая с пляжа. Так и получилось. Море было спокойным, что позволяло купаться в своё удовольствие. Правда, то здесь, то там от отелей выходили сточные трубы, выбрасывая отходы прямо в воду, но это, казалось, никого не смущало. Пройдя по всему длинному, многокилометровому пляжу, день на пятый мы всё-таки нашли относительно чистое место, куда и приходили каждый день со своей циновкой.
Напротив одного из отелей неутомимые вьетнамцы возвели две чудовищные статуи из крашеного гипса. Одна из них представляла собой пару дельфинов, облезлых до неузнаваемости, а вторая была русалкой, томно закинувшей одну руку за голову. Сам отель соответствовал статуям: обшарпанный и тёмный, он выглядел заброшенным, но отзывы в интернете предупреждали неосторожных путешественников: как-то раз одну пару туристов, случайно попавшую сюда с чужим бронированием, обманом заселили в бунгало. И не выпускали, заперев ворота, пока те не заплатили семьдесят долларов и не сбежали в свой, настоящий отель, находящийся по соседству. Вот такая зловещая история. Около мрачного отеля мы провели на пляже первые два дня, но потом заметили, что там гадят собаки, и переместились в другое место.
Основная проблема, с которой мы столкнулись на острове, была связана, как ни странно, с едой. Наступил вьетнамский Новый Год, или Тет, и многие заведения закрылись, а среди оставшихся выбор был невелик. Практически в каждом кафе готовить не умели и даже пожарить банальный блинчик так, чтобы он не оказался снаружи горелым, а внутри сырым, были не в состоянии. Методом проб и ошибок обнаружив два скромных ресторанчика, в которых неплохо кормили, мы стали ходить только в них, делая для этого каждый раз изрядный крюк. Вкусная еда, а тем более смузи из саподиллы пополам с кофе стоили долгой прогулки. В одном из этих заведений произошёл забавный случай: уже почти закончив вечернюю трапезу, мы получили небольшую тарелку с салатом, который не заказывали. Вьетнамец, принёсший её, что-то неразборчиво пробормотал, вроде: «Это для кармы». Поедая салат, мы удивлялись, какая такая карма, если страна не буддийская, и не приняли ли нас, коротко стриженных машинкой, случайно за монахов. Но всё оказалось гораздо проще: тарелка предназначалась другому столику, и не для кармы, а для кальмара, который уже жарился на углях. А луковый запах после поедания чужого салата преследовал нас весь вечер. Вот тебе и карма!