Айсберг
Шрифт:
Фон Хуммель достал носовой платок, вытер лоб — пот смочил украшенную анаграммой ткань — и спросил:
— Позаботились ли о девушке, с которой он пришел?
— Мисс Ройял устроили очень удобно, — ответила Кирсти, глядя сквозь Питта. Что-то в ее тоне вызвало у него сомнение.
Рондхейм подошел и с видом заботливого отца забрал пистолет из руки Кирсти.
— Пистолет и красота несовместимы, — ворчливо произнес он. — Позволь мужчинам сторожить этого человека.
— А мне это по вкусу, — хрипло сказала она. — Я давно не держала в руках оружие.
— Не
— Время есть, — напряженно ответил Рондхейм.
Встал русский, невысокий коренастый мужчина с редеющими волосами, карими глазами, прихрамывающий, и посмотрел на Рондхейма.
— Мне кажется, вы должны нам кое-что объяснить, мистер Рондхейм. Почему с этим человеком, — он кивнул в сторону Питта, — обращаются как с преступником? Вы сказали мне и другим господам, что он газетчик и что разумнее будет не говорить чересчур свободно в его присутствии. Но вы четвертый или пятый раз за вечер называете его майором.
Рондхейм посмотрел на стоявшего перед ним человека, потом поставил стакан и нажал кнопку на телефоне.
— Прежде чем я отвечу на ваш вопрос, товарищ Тамарецов, предлагаю вам оглянуться.
Русский, которого Рондхейм назвал Тамарецовым, оглянулся.
Все обернулись и посмотрели назад. Но не Питт — ему это было не нужно. Он смотрел прямо перед собой в зеркало и видел там несколько человек в черном, с бесстрастными лицами. Они неожиданно материализовались в противоположном конце комнаты, держа наготове автоматы.
Мужчина лет шестидесяти с лишним, с круглыми плечами, морщинистым лицом и глубоко посаженными проницательными глазами схватил Джеймса Келли за руку.
— Ты меня пригласил сюда, Джеймс. Думаю, ты знаешь, что здесь происходит.
— Знаю.
В глазах Келли ясно читалась тоска. Он отвернулся.
Медленно, очень медленно, почти незаметно, Келли, Рондхейм, фон Хуммель, Маркс и еще восемь человек собрались по одну сторону от камина. Остальные гости в недоумении оставались по другую сторону. Питт с тревогой заметил, что все автоматы нацелены на эту группу.
— Я жду, Джеймс, — властно сказал голубоглазый пожилой мужчина.
Келли мешкал, он печально взглянул на фон Хуммеля и Маркса. Он явно ждал. Остальные наконец кивнули, заверяя его в своей поддержке.
— Кто-нибудь из вас слышал о «Хермит лимитед»?
Тишина в комнате становилась напряженной. Никто не разговаривал, никто не отвечал. Питт хладнокровно рассчитывал шансы на спасение. И сдался, убедившись, что больше одного к пятидесяти не получается.
— «Хермит лимитед», — продолжал Келли, — компания международная, но вы не найдете ее акций на биржах, потому что управление ею резко отличается от управления любой другой знакомой вам компанией. У меня нет времени объяснять все подробности операции, так что позвольте сказать, что главная цель «Хермит» — контроль над всей Южной и Центральной Америкой.
— Это невозможно! — с отчетливым французским акцентом
— Совершать невозможное — очень выгодный бизнес, — сказал Келли.
— То, что вы предлагаете, не бизнес, а политическое безумие.
Келли покачал головой.
— Возможно, это безумие, но о политической силе с эгоистическими и бесчеловечными побуждениями речи нет.
Он вглядывался в лица по ту сторону камина.
На всех читалось явное недоверие.
— Меня зовут Ф. Джеймс Келли, — негромко заговорил он. — За жизнь я сколотил состояние более чем в два миллиарда долларов.
Никто из присутствующих в этом не усомнился. Когда «Уолл-Стрит джорнел» перечисляет сотню самых богатых людей Земли, Джеймс Келли всегда в начале списка.
— Богатство связано с огромной ответственностью. От меня зависят средства к существованию двухсот тысяч человек, не меньше. Если завтра я потерплю финансовый крах, это вызовет спад, который будет ощутим на всей территории Соединенных Штатов, не говоря уже о других странах, чья экономика целиком зависит от моих дочерних компаний. Да, как подтвердят все эти джентльмены, богатство не гарантирует бессмертие. Мало кого из богатых вспоминают в книгах по истории.
Лицо Келли выражало нечто близкое к отвращению. Никто в комнате не произнес ни слова; все затаили дыхание. Наконец он продолжил:
— Два года назад я задумался о том, что оставлю, после того как уйду. Финансовую империю, которую станут рвать на части паразиты-компаньоны и адвокаты; они считают дни до моих похорон, чтобы разграбить оставленное. Поверьте, джентльмены, это были мысли, полные отчаяния. И вот я стал соображать: надо, чтобы мое состояние принесло пользу всему человечеству. Но как это сделать? Эндрю Карнеги строил библиотеки, Джон Д. Рокфеллер создавал фонды развития науки и образования.
Что было бы лучше всего для людей планеты, независимо от того, белые они, черные, желтые или коричневые? Если бы я прислушался к своим эмоциям, мне легко было бы завещать свои деньги «Крестоносцам против рака», «Красному Кресту», «Армии спасения» или любому из тысяч медицинских центров или университетов в стране.
Но достаточно ли этого? Все это казалось слишком простым.
И я выбрал другой путь — такой, который сотни лет будет сказываться на жизни миллионов людей.
— И использовали свое состояние, чтобы стать самоназначенным мессией нищих латиноамериканских стран? — спросил Питт.
Келли снисходительно улыбнулся Питту.
— Нет, вы ошибаетесь, майор?..
— Питт, — ворчливо подсказал Рондхейм. — Майор Дирк Питт.
Келли задумчиво посмотрел на Питта.
— Вы случайно не родственник сенатора Джорджа Питта?
— Его блудный сын, — признался Питт.
Келли несколько мгновений стоял неподвижно, как восковая статуя. Потом повернулся к Рондхейму, но увидел каменное лицо.
— Ваш отец — мой добрый друг, — сказал Келли.
— Был, — поправил его Питт.