Айсберг
Шрифт:
— Свою мятежную прокламацию прочтете ему сами. К тому же я не смогу говорить искренне. — Питт с трудом сохранял спокойствие в голосе. — Мне никогда не нравилось пиво Лилли.
Он отвернулся и наклонился к Тиди.
— А с вами что сделали, дорогая?
— Вывихнута лодыжка, — храбро улыбнулась Тиди. — Ничего серьезного. Наверно, мне повезло.
— Простите, — сказал Питт. — Вы бы не лежали здесь, если бы не моя оплошность.
Она взяла его руку и сжала.
— Это гораздо интересней, чем писать под диктовку и печатать письма адмирала.
Питт взял ее на руки, нежно пронес несколько
— Вот ваш шанс, моя маленькая золотоискательница. Настоящий живой миллионер. И на следующие несколько часов он ваш слушатель. Мистер Джером П. Лилли, позвольте представить вам мисс Тиди Ройял, самую милую работницу Национального агентства подводных и морских работ. Живите вместе долго и счастливо.
Питт поцеловал Тиди в лоб, снова распрямился и неуверенно прошел по мокрой земле к человеку, которого знал как Сэма. Он думал о полных достоинства манерах, о теплом и проницательном взгляде, который видел в комнате для трофеев; теперь, увидев ноги, выгнутые, как кривые ветви дуба, и голубые глаза, затуманенные болью, он заставил себя улыбаться уверенной, полной надежды улыбкой.
— Держитесь, Сэм. — Питт наклонился и осторожно сжал плечо старика. — Еще до обеда я вернусь с самой красивой медсестрой в Исландии.
Губы Сэма чуть изогнулись в улыбке.
— Для человека моего возраста сигара была бы куда предпочтительней.
— Значит, будет сигара.
Питт наклонился и пожал Сэму руку. Голубые глаза внезапно ожили, старик приподнялся и сжал протянутую руку Питта с такой силой, что Питт не поверил; лицо Сэма просветлело, и на нем отобразилась упрямая решимость.
— Его нужно остановить, майор Питт. — Голос звучал тихо, это был почти шепот, но очень настойчивый. — Нельзя позволить Джеймсу осуществить его ужасный замысел. Он утверждает, что цели его благородны, но люди, которыми он окружил себя, стремятся только к богатству и власти.
Питт лишь молча кивнул.
— Я прощаю Джеймсу то, что он сделал. — Старик словно говорил сам с собой. — Скажите ему, что брат прощает его…
— Боже мой! — На лице Питта отразилось потрясение. — Он ваш брат?
— Да, Джеймс мой младший брат. Я много лет оставался на втором плане, управляя финансами и решая проблемы гигантской транснациональной корпорации. Джеймс наслаждался всеобщим вниманием. До последнего времени мы составляли очень успешную комбинацию. — Келли едва заметным прощальным жестом наклонил голову. — Да поможет вам бог. — На его лице появилась слабая улыбка. — И не забудьте мою сигару.
— Можете на это рассчитывать, — шепотом ответил Питт.
Он отвернулся, в голове крутился водоворот образов и чувств; но вот постепенно сознание прояснилось, и осталась только одна невыполнимая цель, державшая сознание как в тисках. Движущая сила — ненависть, которая тлела в нем с самого первого калечащего удара Рондхейма, разгорелась ярким пламенем и объяла мозг, исключив все прочее; но тут его вернул к действительности тихий голос русского дипломата Тамарецова:
— Истинный коммунист сердцем с вами, майор Питт.
Питт ответил, не задерживаясь:
— Для меня это честь. Нечасто коммунист полагается на капиталиста в спасении своей жизни.
— Да, такую пилюлю проглотить нелегко.
Питт
— Если пообещаете не заниматься коммунистической пропагандой, пока меня не будет, принесу вам бутылку водки.
Тамарецов с любопытством посмотрел на Питта.
— Демонстрируете юмор янки, майор? Но насчет водки, кажется, вы говорите серьезно.
Улыбка тронула углы рта Питта.
— Не поймите меня превратно. Я все равно собрался заглянуть в ближайший магазин за выпивкой, так что избавлю вас от такого путешествия.
Прежде чем русский смог ответить, Питт повернулся и начал подниматься по стене ущелья к равнине. Вначале осторожно, по несколько дюймов за раз, стараясь щадить поврежденные ребра, Питт впивался в мягкую, скользкую землю и подтягивался, не глядя по сторонам, — он смотрел только прямо перед собой. Первые двадцать футов дались легко. Но затем склон стал более крутым, а почва — твердой, делать углубления удавалось с трудом, приходилось опираться на кончики пальцев.
Подъем превратился в мучительное испытание, усугубленное болью из-за многочисленных повреждений. Все чувства ушли, движения стали механическими: вцепись — подтянись, вцепись — подтянись. Питт пытался считать отвоеванные футы, но после тридцати сбился, мозг переставал повиноваться.
Он стал подобен слепцу, который при свете дня движется в мире мрака; единственное чувство, какое у него сохранилось, — осязание. И тут его впервые охватил страх, не страх падения или ран, но честный, холодный страх подвести двадцать людей внизу. А ведь их жизнь зависела от того, доберется ли Питт до границы земли и неба, вверху, которая кажется бесконечно далекой. Минуты казались часами. Сколько их прошло? Он не знал и никогда не узнает. Время как нечто измеряемое перестало существовать. Тело превратилось в автомат, который без приказов сознания проделывает одни и те же движения.
Питт снова взялся считать, но на этот раз остановился на десяти. Потом минута отдыха, сказал он себе, всего минута, и снова подъем. Теперь дыхание вырывалось с трудом, пальцы были окровавлены, ногти обломаны, под них набились грязь с кровью, мышцы рук болели от постоянных усилий — верный признак того, что тело вот-вот откажет. Пот ручьями катился по лицу, но измученная плоть этого не ощущала. Питт остановился и посмотрел наверх; он почти ничего не увидел в щелки заплывших глаз. Край ущелья казался туманной ломаной линией, и определить расстояние до него он не мог.
Вдруг неожиданно, почти с удивлением, Питт ощутил под руками мягкую, крошащуюся почву края. С силой, о существовании которой у себя не подозревал, он выбрался на ровное место и замер, очень напоминая труп.
Почти пять минут Питт лежал неподвижно, только грудь поднималась и опадала неровными толчками. Постепенно волны полного истощения отступили, сменившись терпимой усталостью; Питт встал и посмотрел вниз, на крошечные фигуры на дне. Поднес руки ко рту, чтобы крикнуть, но передумал, не зная, что — какие слова подобрать, как подбодрить. Люди внизу увидели только его голову и плечи над крутым склоном. Потом Питт махнул рукой и исчез.