Айсберг
Шрифт:
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Точно одинокое дерево, Питт стоял на огромной пустой равнине. Во все стороны, насколько хватал глаз, простиралась темно-зеленая, похожая на мох растительность, упиравшаяся в одной стороне у горизонта в высокие горы, а в двух других скрытая белеющим на солнце туманом. Если не считать нескольких небольших пригорков, пустынная местность была абсолютно плоской. Вначале Питт решил, что он совершенно один. Потом увидел: крошечная тень над головой стрелой летела к невидимой цели. Фигурка подлетела ближе и с двухсот футов с любопытством посмотрела на Питта, разглядывая странное животное, чье красное и желтое оперение так отчетливо выделялось на бесконечном зеленом ковре. Птица трижды
Словно восприняв мысли птицы, Питт оглядел свой необычный наряд и пробормотал себе под нос:
— Я слыхал, что можно одеться так, что никуда носу не высунешь, а это и вовсе верх нелепости.
Звук собственного голоса неожиданно пробудил в нем сознание. Питт ощутил душевный подъем: бесконечный склон кончился, он жив и надеется найти помощь раньше, чем люди внизу погибнут от переохлаждения. И в хорошем настроении Питт зашагал по тундре к холмам.
Он прошел не более пятидесяти футов, и ему в голову пришла неожиданная мысль. Он заблудился. Солнце высоко в небе. Нет звезд, по которым он мог бы определить направление.
Север, юг, восток, запад — здесь эти слова ничего не значат, стороны света невозможно точно определить, румбы — измерить. Как только он погрузится в туман, который медленно ползет к нему, не станет никаких ориентиров, никаких видимых вех. Он заблудился и понятия не имеет о направлении.
Хотя утро было холодное и влажное, Питт не ощутил страха.
Не потому что знал: страх затуманит разум, помешает ясно мыслить. Он страшно разозлился на себя — позволил себе успокоиться, окунуться в самодовольство, забыть, что борется со смертью. Компьютеры «Хермит лимитед», этот его архивраг, предусмотрели все варианты. В убийственной игре, которую ведут Келли, Рондхейм и вся их группа на редкость безжалостных партнеров, ставки необычайно высоки. Но Питт дал себе слово: он не ступит на настил и не будет платить ренту, пока не пройдет через поле «Вперед». [25] Он остановился, сел и привел мысли в порядок.
25
Речь идет о разновидности игры «Монополия». В этой игре ходы начинаются с квадрата «Вперед», и всякое прохождение через этот квадрат дает игроку обусловленную сумму. А если он ступает на квадрат настила (или тротуара), где уже что-то построено, то должен платить ренту. Смысл примерно таков: герой не сдастся, пока не добьется своего.
Головоломная дедукция, чтобы определить, что он находится в центре необитаемой части Исландии, не потребовалась.
Он попытался вспомнить, что ему известно об этом райском уголке Северной Атлантики, то немногое, что узнал, изучая карты на борту «Катавабы». Остров тянется на сто девяносто миль с севера на юг, вспомнил он, и почти на триста миль с запада на восток. Если пойти на юг, то скорее всего наткнешься на Ватнайёкудль, крупнейший ледник не только в Исландии, но и во всей Европе, гигантскую ледяную стену, которая для него будет означать гибель.
Надо идти на север, решил Питт. Логика этого решения граничила с примитивной, но была и другая причина: горячее стремление перехитрить компьютеры, идти тем маршрутом, которого от него ожидают меньше всего, сделать выбор, который меньше всего предвещает успех. Обычный человек в таких обстоятельствах скорее всего направился бы на юго-запад — к Рейкьявику, самому крупному очагу цивилизации. Питт надеялся, что именно этого и ожидают компьютеры, запрограммированные на оценку действий обычного человека.
Теперь у него есть ответ, но лишь половинчатый. Куда именно на север? Даже если бы он это знал! У него нет возможности двигаться по прямой.
Общепризнано, что правша, лишенный всяких ориентиров,
Его размышления прервал рев реактивного двигателя; он посмотрел вверх, заслоняя глаза рукой от блеска кобальтово-синего неба, и увидел пассажирский самолет, невозмутимо тянущий за собой длинный белый конверсионный след. Питт мог только гадать о его курсе.
Он мог лететь куда угодно: на запад к Рейкьявику, на восток к Норвегии, на юго-восток к Лондону. Определить без компаса невозможно.
Компас… Это слово застряло в сознании, подобно мысли о холодном пиве у человека, умирающего от жажды посреди пустыни Мохаве. Компас, простой кусок намагниченного железа, укрепленный на оси и плавающий в смеси глицерина с водой. И тут в глубинах сознания мелькнул свет. Давно забытые сведения о жизни в дикой местности. Сам Питт узнал это много лет назад, когда путешествовал со своим скаутским отрядом в горах Сьерра-Невада.
Потребовалось почти десять минут, прежде чем он нашел неглубокую лужу в яме под куполообразным холмом. Быстро и ловко, как только позволяли израненные пальцы, Питт размотал свой коричневый шарф-пояс и воткнул булавку, удерживавшую его. Уложив один конец отреза шелка на колено, он наклонился и левой рукой натянул ткань как можно сильнее, а правой начал водить булавкой от головки до острия по шелку в одном направлении, создавая трение и намагничивая крошечный кусок металла.
Холод усилился, он заползал под промокшую от пота одежду; судорожные спазмы начали сотрясать тело. Булавка выскользнула из пальцев, и Питт провел несколько бесполезных минут, прощупывая мшистую поверхность, пока случайно не обнаружил маленькую серебряную стрелку; та на четверть дюйма вонзилась ему под ноготь.
Питт был почти благодарен за эту боль: значит, руки еще сохранили чувствительность. Он продолжал водить булавкой по ткани, стараясь больше не выпускать ее из рук.
Решив, что дальнейшее трение ничего не добавит, он потер булавку о лоб и нос, стараясь покрыть ее кожным салом. Потом вырвал из красного пиджака две нити и обвязал ими иглу. Самая трудная часть операции была еще впереди, поэтому Питт ненадолго расслабился и размял пальцы, как пианист, собирающийся сыграть вальс Шопена.
Чувствуя, что готов, он с величайшей осторожностью поднял две петли и медленно опустил булавку в спокойное маленькое озерцо. Затаив дыхание, Питт наблюдал, как пленка воды прогибается под тяжестью металла. Потом все так же осторожно отпустил петли; теперь булавка лежала сама, ее поддерживали сало и поверхностное натяжение.
Только ребенок в Рождество, глядя на груду игрушек, способен испытать такой восторг и такое ощущение чуда. Питт зачарованно смотрел, как маленькая булавка неторопливо описала полукруг и ее острие показало на магнитный север. Целых три минуты Питт сидел неподвижно, глядя на самодельный компас, в глубине души опасаясь, что, стоит ему моргнуть, булавка утонет и исчезнет.
— Посмотрим, как ваш проклятый компьютер справится с этим, — произнес Питт в пустоту.
Новичок тут же пустился бы бегом в направлении, указанном булавкой, руководствуясь ошибочным мнением, будто стрелка компаса указывает на истинный север. Питт знал, что единственное место, где стрелка компаса точно указывает на Северный полюс, — это небольшой участок в районе Великих озер между Соединенными Штатами и Канадой: по чистой случайности там магнитный и Северный полюса оказываются на одной линии. Опытный пилот, Питт также знал, что магнитный полюс находится где-то ниже острова Принца Уэльского над Гудзоновым заливом, примерно в тысяче миль под Северным полюсом и всего в нескольких сотнях миль севернее Исландии. Это означало, что стрелка отклоняется на несколько градусов к западу. Питт примерно подсчитал, что отклонение стрелки от норда составляет восемьдесят градусов, но теперь он по крайней мере был уверен, что север находится под прямым углом к головке иглы.