Айя и Лекс

Черная Лана

Но вместо того, чтобы шагнуть в дом, Айя развернулась и в полшага оказалась совсем близко. Ее грудь, затянутая рубашкой, тяжело вздымалась и опускалась, словно она только что кросс в пару километров пробежала.

А он смотрел на нее и не мог насмотреться. В ней все идеально: встрепанные и волосы, зардевшееся личико, блестящие глаза цвета августовского неба и охрененно откровенный наряд, которым она просто сносит все его тормоза. И чем она только думала, надевая это? Хотя будь она в платье — усадить на байк ее было бы гораздо сложнее.

— Айя… — шепчет Алекс, когда она приподнимается на носочки, обвивает руками его шею, щекоча пальчиками обритый затылок.

— Я

так соскучилась, — выдохнула ему в губы и уткнулась носом ему в шею, а он сгреб ее в охапку, буквально оторвав от пола. — Так устала без тебя, — ногами оплела, прижимаясь всей собой.

Знала бы она, как он устал без нее. Как задолбался погаными мыслями, одолевающими бессонными ночами, когда хотелось выть от боли и безысходности. Знала бы, как он сводил себя с ума, представляя, как ее трогает и ласкает кто-то другой. Знала бы, как в такие моменты ему хотелось наплевать на все и убить каждого, кто мог прикоснуться к ней. Навредить или, что еще хуже, принести удовольствие. И как он едва не покалечил лучшего друга, когда тот рассказал, что Айя сама вернулась к матери. Сама выбрала пытки! А Алекс ничего не смог сделать, потому что лежал бревном, не в состоянии даже стакан в руке удержать.

Она не знала и никогда не узнает, потому что сейчас она рядом, и он никуда ее не отпустит. Ни за что. Только если подохнет окончательно и бесповоротно. Но Алекс не собирался подыхать в ближайшее время. Хватит с него смертей.

— Лешка? — перепуганный голос Синеглазки вытряхнул из мыслей. — Прости, я забыла… — и извернулась в его руках, соскальзывая на пол. Алекс позволил ей это сделать, потому что стоять вот так в тесном коридорчике оказалось вдруг дико некомфортно. Слишком сильным было его возбуждение. Настолько, что еще чуть-чуть и он прижал бы ее к стенке, содрал к чертям эти микроскопические шортики и трахнул бы жестко и без всех этих любимых девочками прелюдий. И член в джинсах отозвался готовностью сию минуту ворваться в желанное тело. Вот только беспокойство в ее глазах послужило ушатом холодной воды, немного остудив его пыл. Только поэтому он разомкнул объятия и молча наблюдал, как Айя отошла от него на безопасное, по ее мнению, расстояние в два…нет, в полтора ее маленького шага.

Усмехнулся, засунув руки в карманы. Ну и что она опять себе напридумывала?

— Как твоя спина? — с нарастающей тревогой. Спина? Алекс в изумлении изогнул бровь, а когда понял, о чем она — широко улыбнулся, не веря собственным ушам. Она беспокоилась за него. За его старую травму, о которой он успел забыть за эти полгода.

— Все в порядке, Синеглазка. Тонну не подниму, но тебя — вполне.

На ее хорошеньком личике отразилось непонимание. Она нахмурилась. Задумчиво постучала указательным пальчиком по закушенным губам.

Алекса словно током прошибло от этого движения. Как будто разряд в самое сердце. Он поморщился, поведя плечами. Неприятно и…странно. Болезненно. Он точно рехнется с этой девчонкой, как минимум. А как максимум заработает себе остановку сердца.

— Айя, — заговорил, глуша тянущую боль в мышцах. Что за хрень? — У меня был перелом позвоночника. Снова.

Ее глаза распахнулись так широко, что напомнили Алексу два огроменных аквамарина.

— Черт, — выругался сквозь зубы. — Да не пугайся ты так. Первый раз это было еще в детстве. Тогда же операцию сделали не очень удачно, отсюда и боли. Сейчас все в порядке.

— И никаких болей? — усомнилась, прищурившись. Алекс едва сдержал улыбку, наблюдая за ее фееричными переменами. А ее мимика просто чудо чудесное.

Он не ждал, что после всего Синеглазка останется настолько же искренней, какой была еще год назад. Это поразительно при всем том, что она пережила. И нереально круто, потому что она осталась прежней Айей. Той сумасшедшей и искренней девчонкой, на которой он женился. И Алекс был рад этому постоянству.

— Ну почему же? Бывает иногда, если слишком много времени провожу на ногах. Но как раньше — нет, никаких болей.

— А нога? — продолжала допытываться Айя.

— С ногой отдельная песня, не самая интересная, — попытался отмахнуться, но какое там.

— И все же? — не отставала Айя, по-прежнему больше не делая никаких попыток приблизиться к нему. Хотя лично он предпочел бы ее рядом, а еще лучше под собой, стонущей и бьющейся в экстазе.

— Слишком активно пытался ходить, — вздохнув, сдался Алекс, — и связки порвал.

Айя охнула и неодобрительно покачала головой. Да он и сам знал, что слишком спешил, но времени не было на раскачку совершенно. И так три месяца восстанавливался едва ли не по миллиметру. Достало. Вот и перенагрузил ногу. И как результат — новый гипс, который Алекс снял уже через неделю. И теперь расплачивался хромотой и бесплатным приложением в виде трости, а по сути, что костыль, только поменьше.

— Господи, Лешка, — она все-таки рванулась к нему, не выдержала. А он снова сграбастал ее, зарывшись лицом в растрепанные волосы. — Ты же врач, а такой дурак.

— Одно другому не мешает, — хохотнул в ответ, а Айя лишь тихо вздохнула, обняв его.

— Идем, — он нашел ее ладонь, переплетая пальцы, хотя, видит Бог, как ему не хотелось отрываться от Синеглазки. Он бы вечность так стоял, держа ее в своих руках, чувствуя ее всем телом, такую маленькую, хрупкую и будоражащую его так, что в паху больно. Но это такая сладкая боль, что попахивало мазохизмом. Алекс хмыкнул, глядя как ее тонкие пальчики сплелись с его огрубевшими, покрытыми сеточкой шрамов.

— Ты мне расскажешь, что произошло? — спросила так тихо, что Алекс едва разобрал слова. А она вдруг замерла, уставившись на их сплетенные руки, и вся словно сжалась, опасаясь чего-то. Чего?

— Синеглазка, что опять? — двумя пальцами приподнял ее подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. — Конечно, я расскажу. Все, что пожелаешь, родная.

— Тогда скажи, почему… — закусила губу, пальцы добела сжала, короткими ноготками впиваясь в его кожу. — Где ты был, Лешка? Я ведь думала, что ты…ты…

Она мотнула головой, так и не договорив. Но к чему слова, когда и так все ясно. Она считала его мертвым, потому что сама видела, как остановилось его сердце еще в машине скорой. Потому что сама слышала, как врачи ставили ему приговор. А когда он очнулся и увидел себя…когда понял, что останется инвалидом на всю оставшуюся жизнь…Он не мог. Не имел права ломать ей жизнь. И он готов был свернуть шею Сварогу, когда тот покаялся, что Айя пропала. Но он дышал тогда с трудом, что уж говорить о каких-то движениях. Никто не верил, что он вообще встанет. Ему помогла злость. Колючая, бодрящая, как холодный душ. Его спасла эта дикая, выкристаллизованная злость и мысли о Синеглазке, без вести пропавшей. Артем нашел ее спустя два месяца. Отчаяние поскреблось сквозь броню злости, когда друг сказал, что Айя не захотела возвращаться. Что его Синеглазка не нуждалась в спасении и что она вернулась к той, кого ненавидела всей душой. Отчаяние и непонимание сшибли с ног Алекса почти на две недели. Он перестал есть, только пил и тупо пялился в потолок клиники, пытаясь понять: почему?