Айя и Лекс
Шрифт:
Жаль? Чего? Ему не о чем жалеть. Он даже ничего не почувствовал. Только пустота. Звонкая, как в новом доме, где ничто не скрадывает шаги и звуки. Где все резонирует с ее словами, но никак не отыщет брешь в его глухоте.
— Лешка?
Коснулась ладошкой его щеки. Алекс улыбнулся, только Айю не впечатлила его гримаса. В синих глазах сверкнули слезы.
— Все хорошо, Синеглазка. И не вздумай реветь.
Она кивнула и шмыгнула носом. А потом вдруг рассмеялась тихонько. Алекс готов был слушать ее смех, радостной капелью заполнявший его пустоту, всю жизнь. И был уверен — не наслушается.
— Ты очень красивая, —
Румянец залил ее щеки: от скул до самых милых ушек, — которые, Алекс помнил, были ее эрогенной зоной. И он не преминул этим воспользоваться, слегка прихватив зубами мочку с золотым гвоздиком сережки.
Она ойкнула и мягкая кожа шеи покрылась мурашками, а венка запульсировала чаще. Алекс пощекотал языком за ушком, ловя ее удовольствие в тихом стоне. Синеглазка же слегка наклонила голову, подставляясь его ласке. Волосы убрала, обнажив шею. Алекс проложил дорожку из невесомых поцелуев. Слегка прикусил плечо, вызвав новый вздох то ли возмущения, то ли удовольствия. Алекс довольно улыбнулся, втянув кожу, оставляя на ней красный след. Оторвался, завороженный, как его засос наливался багрянцем. Его метка. Глубокое, рычащее чувство собственника поднималось откуда-то из глубин его нутра. Острое и завораживающее, которое не хотелось сдерживать. И плевать на все. Ухмыльнувшись, Алекс лизнул кожу вдоль тонкой венки, укусил и тут же зализал, ощущая просто дикое, испепеляющее здравый смысл, удовольствие.
— Тебе придется подарить мне свою водолазку, — хохотнула она, не делая попытки отстраниться.
— Черта с два, — прорычал Алекс, снова припав к нежной и сладкой коже. — Пусть все знают, что ты — моя.
— Да ты жуткий собственник, Туманов, — рассмеялась и тут же замерла. Алекс губами ощутил, как она вся натянулась.
А он и ухом не повел, запустил руку под покрывало, нащупал ее грудь, сжал, кайфуя, насколько идеально она умещается в его ладони. Тяжелая и уже не маленькая, но все такая же идеальная.
— Леш, — позвала она так тихо, что он скорее почувствовал, чем услышал.
— М? — отозвался, перекатывая между пальцами затвердевший сосок. Примерялся, как бы половчее вытряхнуть Синеглазку из ее кокона, уложить на спину с широко разведенными ножками и…
— Я не поверила, — ее слова разбили вдребезги все фантазии. — Ни одному слову из той папки не поверила.
Алекс провел пятерней по бритой голове, с трудом сдерживая мат, вертевшийся на языке.
— Синеглазка, твою мать… — выдохнул вместе с непонятной злостью.
— Прости, — прошептала испуганно.
— Да за что? — разозлился окончательно, поймав ее полный страха и сожаления взгляд. Да что ж такое?
— Я же назвала тебя…я знаю, что… — она говорила сбивчиво, кусая губы, — знаю, что это…в общем, я…
— Помолчи, — перебил резко и плотнее закутал ее, избавляя себя от искушения. Айя вернула его в прежнее русло их встречи. — Мне абсолютно плевать, как ты меня называешь. Хоть чертом лысым, ей-богу.
— Как? — ахнула, уставившись на него, как на умалишенного. Таким он себя и ощущал, растолковывая этой невозможной женщине очевидные вещи.
— А ты хотела, чтобы я сейчас тебе сцену ревности к самому себе устроил? Самой не смешно?
— Да уж, глупо и правда, — согласилась почти сразу.
— Я столько лет прожил Тумановым, что иногда кажется — им и стал. Я на собственную фамилию не реагирую,
Айя расслабилась в его руках, и страх стерся чистой синевой глаз.
— Как это произошло? — нащупала его ладонь, сплела их пальцы. — Почему ты стал Тумановым?
— Потому что того, кем я был на самом деле, убили, — Алекс тяжело выдохнул, вспомнив, как разбили группу медиков, поставляющую медикаменты пострадавшим в горячие точки. Он был тогда в той группе. И уцелел только потому, что его спас Туманов. Спас, вместо того, чтобы убить. Как должен был. — Меня заказали так же, как отца. Как маму. Но я выжил. В госпиталь попал вместе с Лёхой. Ему повезло меньше. Шансов выжить у него не было. Тогда я и решил стать Тумановым для всех.
31
Конец апреля.
— Заказали? — ее вопрос провонял страхом. Алекс сглотнул, понимая, почему она испугалась. Помнил, как ее трясло от слова «охота». И сейчас он с размаху толкнул ее в те же эмоции, в ту боль.
Крепче к себе прижал, даже через покрывало ощущая ее дрожь. Мысленно обозвал себя придурком, но отступать уже нельзя.
— Моего отца заказал его однокурсник, коллега и лучший друг. Академик и педагог, — Алекс сцепил зубы, сдерживаясь, чтобы не назвать его имя. Он чувствовал, что Айя сейчас не выдержит, узнав правду о своём деде. — Мне понадобилось много времени, чтобы втереться к нему в доверие. Чтобы он поверил, что я искренне загорелся его идеей о создании сверхчеловека.
— Ты так сразу узнал его? — не поверила она.
— Нет, что ты, — с усмешкой. — Я просто был убежден, что отец погиб из-за его секретных экспериментов. И единственный, кто мог пролить свет на всё это, был друг и соратник отца. Тот, кто подсадил отца на эти бредовые фантазии. Тот, кто, по словам отца, руководил лабораторией. Разговаривать с ним в открытую я побоялся, да и беседовали уже менты. Решил, что с дипломом хирурга добраться до истины…
Бой настенных часов оборвал Алекса на полуслове. Один, два… Алекс посмотрел в сторону кухни, откуда доносились звуки. Когда-то часы звенели тройными, звонкими ударами. Сейчас били глухо и обречённо.
— Я понял, что подобрался слишком близко, когда погибла мать…
Алекс тогда в госпитале лежал с Лехой. В новостях увидел репортаж о смерти судьи и все…в этот момент понял, что ему нет дороги обратно. В этот момент Леха Туманов скончался, не приходя в сознание. Полевой госпиталь разбомбили на третьи сутки после смерти Лехи. Тогда, дожидаясь спасательного вертолета, Алекс исполосовал собственное лицо первым, что нашлось подходящее. Что это было — Алекс не помнил сейчас. Только боль, острую, бьющую по затылку. И имя погибшего друга.
— Отца не стало, когда я еще пацаном был, — сипло, в самую макушку, втягивая аромат ее волос, удерживающий его в реальности. — Это случилось в ноябре… Фура стояла поперёк трассы аккурат за «слепым» поворотом, — слова давались ему с трудом. — Тогда первые морозы как раз ударили… Мокрая после дождя дорога превратилась в каток… Наша машина влетела в скалы… Отец погиб на месте, а я два месяца провалялся в коме. А потом ещё три года учился ходить заново. Отчим оставил карьеру гонщика и устроился на более безопасную работу, матери я почти не видел. Та уходила рано, а возвращалась, когда я уже спал. Рядом всегда была только Леська…