Азбука семейной жизни
Шрифт:
Рита все еще стояла над кучей белья. Остекленевшие голубые глаза Влада мелькнули кадром из какого страшного триллера.
– Пошли, ты чего.
– Он что, нас разыграл что ль?
Влад со смехом выбежал из гардеробной.
– А ты подумала – он умер?
– Дурак! – вдруг крикнула она своим обычным писклявым голосом вдогонку Владу.
– Пошли чай пить, – дернула ее Юля за рукав.
– Нет. Влад, ты дурак, да…
Рита никак не могла успокоиться. Ей так нравился Влад Полянский. Невысокий светловолосый парень, с ангельскими голубыми глазами – он был самый младший на проекте.
У Влада были другие достоинства. Он был очень красив. Такой нежной тихой ангельской красотой, которая обычно действует на девушек безотказно. На нежных девушек. Или на всех. Он сам был похож на девушку. В нем не было ничего грубого, даже голос был приглушен, он говорил тихо, почти шептал, как будто его специально кто-то научил, как надо говорить, чтобы нравиться. Его голос был похож на ласковый шепот, на выдох, щекочущий ухо, на прелюдию к легким прикосновениям.
Полянский ей нравился, и ничего она не могла с собой поделать. Никак. Стопудово.
Юля сообразила сразу. Красивый, маленький мальчик, она повисла на нем на вторую неделю жизни в «Зазеркалье». Но и тут случился облом. Отец Влада был почему-то против. Хотя никто не мог сказать – почему. Может он ревновал сына? Или ревновал Юлию? А какое он сам имел отношение к Юле?
Вообще, чего-чего, а ревности в этом обществе было с лихвой. Юля ревновала Влада к Рите, хотя тут ничего не было. И быть не могло. И зачем она сказала, что у нее есть парень! Все испортила. А теперь можно было любить Влада до опупения, до вываливания глаз из орбит – так иногда ей хотелось залезть к нему в кровать – но она не могла. Это могло сойти с рук Насте, или Тане, они целовались тут со всеми, но Рита! Рита должна быть принципиальной.
А телу не прикажешь. Еще вегетарианство она кое-как сносила. Банки с фасолью, рыба, жареные овощи, салаты, рыба, опять рыба, опять салаты, – тут она как-то выживала. Ничего. Всегда можно было найти, что-то поесть. Серьга в губе, тоже мешала по страшному. Он не могла с ней ни спать, ни петь… то ли прокол был неправильный и кривой, то ли сама по себе серьга не подходила ей ни по какому… но было неудобно, больно… Неудобно и больно… Неудобно и больно… Все тут было неудобно и больно. Неудобно было теперь лезть к Владу, но она все-таки висла на нем… Больно было слышать от него ругательства… Неудобно было при мысли, что их слышат другие… что их слышит весь инет… все, кто смотрит онлайн. Какой стыд… Но желание было круче, и она снова лезла на шею маленькому бесенку… Как он был красив…
– Ты рокерша, терпи… – куда деться от матери.
Только строгий голос ее колоколом ударял по мозгам – ты же хотела в «Звездное зазеркалье» – так терпи, зачем мы тебя туда устроили? Не для того, чтобы ты целовалась с мальчиками.
Куда деться? Слезы выступили, выжались, стекли с накрашенных ресниц и потекли по щекам… Влад… а он все веселится….
– Офигительно, – она обернулась.
Сергей стоял сзади и смотрел на грязное красное пятно, растекавшееся по только что выстиранным джинсам.
– Он что, – что фильм что ль опять Димка
Хриплый голос Наташи внес правильные нотки в эту нелепую сцену.
– Какой фильм? – туповатый Сергей явно не врубался.
– Он тут как мертвый лежал. И глаза неподвижно. Я так испугалась, – неестественным голосом, уже обычным, с плаксивостью в тембре, протянула рокерша.
Она постаралась улыбнуться. Десны обнажились и показали хозяйственную натуру девушки. Слезы снова потекли, уже ничем не объяснимые. Впереди была номинация. Еще одна номинация. И ничего не могло ей в этот раз помочь. Легко матери было говорить. Сама она даже представить себе не может, что значит жить под камерами. Что значит… когда в туалете снимаешь штаны и думаешь – кто сейчас стоит по ту строну и смотрит как ты делаешь это. Так, хватит, не думать об этом, – одернула она себя, но град жидкости на щеках остановить было невозможно. Надо еще таблетку…
– В студию. Рита, в студию.
Это означало, что нужно было идти записывать свою песню. Стоять и пытаться прочесть мысли, угодить ему, боссу, кто руководил всем музыкальным процессом.
– Нет, Рит, ты через час. Сергей. Ты.
Голос сверху. Голос свыше. Неизвестно кто, но командовали тут строго. Прожектора слепили и грели… жарили… Смерть под солнцем. Почему-то вспомнилось Рите. Как надоел этот свет. Мощный, слепящий, палящий, греющий. Но больше всего убивали камеры. Камеры, камеры, камеры… Никуда не деться. Ловят каждое движение, каждую мысль, если она есть…
Пойду в джакузи. Там нет днем камер. Там побуду. Отдохну. К черту пиар. К черту. Побуду одна.
Она открыла в дверь и сразу поняла, что надежды были напрасными. В ванне был Марк. И опять красная вода. Да что это такое!
– Марк, вылезай. Димка не придет. Они с Владом в сад пошли.
Рита не знала, куда пошел Дима, но вся эта игра ее достала.
– Вылезай. И воду покрасил. Один одежду испортил, другой вообще… Попробуй отмой теперь джакузи… Уроды…
Марк не отвечал. Света не было. Камер тоже. Днем тут всегда не было никого.
Рита села на выложенную мозаикой скамью. Сняла микрофон с майки. Выключила.
– Ну и грим ты себе сделал. Вампир. А вода почему красная?
Тишина была ответом на слова рокерши. Она удивилась. Марк не мог пропустить возможность сказать ей что-то. Он явно не любил ее, а тут молчал. Странно. Ну и ладно. Второй раз она не попадется на их игры. Снимают фильмы тут, как будто это курс во ВГИКе.
– Рита, тебя в тон-студию, – Димка нырнул головой в щель приоткрытой двери джакузи. – Так и знал, что ты опять здесь спряталась.
– Не прячусь я. Просто отдыхаю. Я песню пишу. И Марк тут ждет тебя с камерой.
– Чего ждет?
– Ну вон, посмотри, как выкрасился, джакузи испортил красной краской.
– Боже! – с характерной театральной интонацией воскликнул Дима и наклонился над водой. – Марк, – протянул он и дотронулся до головы парня.
Тело медленно ушло под воду.
– Ничего себе. Вы что, сговорились сегодня? Вот уроды. Дураки.
– Он странный. Почему так долго не всплывает.
Маленький Димка стоял на краю бассейна и ждал, когда покажется Маркуша.