Азеф
Шрифт:
– Почему ты приехал?
– отрывисто спросил Азеф.
– Постой, не ходи ко мне, у меня женщина. Пойдем сюда.
Они вошли в кухню. Опершись о стол, Азеф слушал Савинкова.
– Какой вздор!
– пробормотал он.
– Нам нет никакого дела, беременна Валентина или нет. Я не могу производить медицинских освидетельствований. Раз она приняла на себя ответственность, мы должны верить ей.
– Я отвечаю за всё дело. Мне важна каждая деталь, я не могу рассчитывать на успех, если сомневаюсь в Валентине.
– Я знаю Валентину, она всё выполнит.
– Я повторяю, беременную женщину в дело я не возьму.
Азеф
– Бери Валентину и поезжай сейчас же в Москву. Менять поздно. Сантименты прибереги для других.
– Это слишком по-генеральски, Иван!
– вскрикнул Савинков.
– Вот тебе последний сказ: - или я выхожу из организации, или вместо Валентины едет Рашель.
Азеф остановился в дверях. Смотрел насмешливо, был похож на большую гориллу.
– Сегодня же езжай в Москву. Понял?
– проговорил он и, не прощаясь, вышел.
12
Восемь раз, в голубой форме сумского гусара с коробкой конфет, выходил Борис Вноровский навстречу коляске Дубасова. Волосы Вноровского поседели. Но коляска Дубасова ускользала. Савинков, Вноровские, Шиллеров и Валентина Попова - обессилели. И тогда в Москву, убивать Дубасова, приехал из Финляндии Азеф.
Он назначил убийство на день именин императрицы. Чтоб, когда по случаю тезоименитства грянут оркестры, в весеннем солнце блестя бастромбонами, корнетами, литаврами, тронется отчетливая пехота и, расходясь плавным тротом, завальсируют кони под кавалеристами, тогда в разгар парада метальщики замкнут пути из Кремля и Дубасов в весенний день поедет на бомбу.
Поседевший, еще более красивый, Борис Вноровский оделся в форму лейтенанта флота. Азеф передал ему восьмифунтовый снаряд, чтоб Вноровский замкнул Тверскую от Никольских ворот.
Одетому человеком в шляпе, с портфелем, Шиллерову Азеф дал снаряд, чтоб замкнул Боровицкие ворота. А на третий путь по Воздвиженке стал, одетый простолюдином, Владимир Вноровский, дожидаясь чтоб Азеф привез снаряд.
Летящие в весеннем воздухе звуки военных маршей и крики ура наполняли Москву. Вноровский волновался. Не понимал, как можно быть неаккуратным. Сжимал покрывавшиеся потом руки. Крутясь, высматривая в толпе, Вноровский мог казаться даже подозрительным. Но вдруг толпа отшатнулась. Вынырнул взвод приморских драгун в канареечных бескозырках. Коляска Дубасова плавно ехала в двух шагах от Вноровского. Дубасов поднял к козырьку руку. Адъютант к кому то обернулся, улыбаясь. Но уже несся замыкающий взвод драгун. И только тут Вноровский, недалеко, на извозчике увидал полного, безобразного человека в черном пальто и цилиндре, с папиросой в зубах. Извозчик Ивана Николаевича скрылся. Но вдруг раздался глухой, подземный гул...
Это, увидав выехавшую из Чернышевского переулка на Тверскую площадь коляску Дубасова, уже готовую скрыться в воротах дворца, бросился наперерез ей седой лейтенант, швырнув под рессоры коробку конфет.
Тяжело дыша, не разбирая, сколько он сунул извозчику, Азеф в кафе Филиппова на Тверской в изнеможении и испуге опустился у столика. Вокруг кричали люди - "Генерал-губернатор! Убит! Дубасов!"
На торцах площади у дворца, возле убитых рысаков валялся, разорванный в куски, адъютант Дубасова граф Коновницын. Поодаль, с седой головой, странно раскинул руки окровавленный труп молодого лейтенанта.
Раненого Дубасова вели под руки в покои дворца.
13
В
Когда в передней раздался звонок, генерал полузлобно протянул - "аааааа".
– Я запоздал, - глухо говорил Азеф, отряхивая капли дождя с цилиндра.
– Я вас жду полчаса.
Азеф кряхтя снял пальто, кряхтя повесил на вешалку, потирая руками лицо, пошел за Герасимовым. С виду он был спокоен. Генерал же напротив шел, готовя жестокие слова.
– Потрудитесь сказать, где вы были во время покушения, Евгений Филиппович?
– проговорил Герасимов, когда меж их креслами стал курительный прибор.
– В Москве, - доставая из кармана спички, оказал Азеф.
– Даже был арестован в кофейне Филиппова, что не особенно остроумно. Я выехал, чтоб захватить дело.
– И не ус-пе-ли?
– расхохотался злобно Герасимов.
– Дубасов спасся чудом! Коновницын убит на глазах всей охраны! Вы понимаете или нет, что мне скажут в министерстве?!
– Ну, знаю, - лениво проговорил Азеф, - но что вы от меня хотите, я не Бог, я не давал вам слова, что революционеры никого никогда не убьют, это неизбежно...
– Не финтить!
– в бешенстве закричал Герасимов.
– Забываете?!
Дым заволакивал лицо Азефа, оно становилось каменным.
Герасимов замолчал, стараясь подавить бешенство.
– Евгений Филиппович, - проговорил он тихо, - в нашей работе всё построено на доверии. Сегодня в департаменте Рачковский заявил, что московское дело ваше. Скажите прямо: - у вас были данные, что покушение назначено на время парада?
– и серостальные глаза не выпускали черных глаз Азефа.
– Либо вы мне верите, либо нет, - лениво сказал Азеф.
– Я хотел захватить всё дело, Дубасов сам виноват.
Я указал маршрут, сказал, чтоб из предосторожности выезжали на Тверскую из Брюсовского, а они выехали из Чернышевского. Герасимов похрустывал пальцами, смотря в пол.
– Кто ставил дело?
– Не знаю.
– А я знаю, что Савинков!
– закричал Герасимов.
– Возможно, - пожал плечами Азеф, - в ближайшие дни узнаю.
– Я уверен. Но понимаете вы, что получается, или нет? Вы просили не брать Савинкова, потому что он вам нужен. Я не брал. А теперь? Мы с вами ведем сложнейшую канитель, а Савинков на глазах всей Москвы убивает? Так мы ни черта не вылущим, кроме как самих себя! Рачковский, будьте покойны, намекнет кому надо.
– Это будет сознательная ложь с его стороны. Но если вы этому верите, то арестуйте меня, - и Азеф стряхнул пепел в никелевую пепельницу на приборе.
В комнате наступила большая пауза.
– В Москве я узнал, что в Петербурге хотят готовить на Дурново, повели наблюдение трое извозчиков. Герасимов подошел к письменному столу.
– Один живет на Лиговке, улицу не знаю, брюнет, еврей, но мало типичен, выезжает на угол Гороховой в три часа. Другой - газетчик, лохматый, русский, в рваном подпоясанном веревкой тряпье, почти как нищий, у Царскосельского вокзала. Дурново не должен ездить в карете, пусть идет пешком. И в пути принимает меры предосторожности, не то будет плохо.