Азеф
Шрифт:
– Конкретного нет, - нехотя, проговорил Азеф -толкуют о Дубасове.
– О Дубасове, - медленно, раздумчиво проговорил Герасимов, - боюсь я всё, не забыли ли вы моих условий, Евгений Филиппович?
Азеф глянул на Герасимова - он чиркал пальцем по воротнику.
– Повторяю, Александр Васильевич, что это ложь!
– пробормотал Азеф.
– С таким запугиваньем я не стану работать, я не мальчик. Если хотите ссориться, давайте ссориться.
– Ну-ну, шучу, не распаляйтесь, не распаляйтесь.
– А если согласен
– Вы любите откровенность, я говорю, мне нужны деньги.
– Какие, Евгений Филиппович?
– Меньше чем две тысячи не обойдусь.
– Много. На дело иль лично?
– На дело.
– Максимум тысяча.
– Завтра еду в Финляндию, ставлю мастерские.
– Какие мастерские?
– Динамитные.
– Сколько?
– Две.
– И денег?
– Говорю: две тысячи.
– Нет, батюшка, дорогонько. Одну то уж на партийный счет ставьте, на одну так и быть, - засмеялся Герасимов, и встав отпер секретер заманчивыми звонами.
– Меньше полутора тысяч не обойдусь, - рокотал Азеф, - если хотите, зачтите в жалованье.
– Ох, и несговорчивый вы человек! Ну, уж только для первоначалу, так и знайте, больше чтоб нажима не было. А главное, ничего не забывайте, повернулся генерал, держа бумажки с изображением Петра Великого.
И проводя Азефа по комнатам, находу говорил:
– Попыхтели мы с вами! Ни с кем ей Богу так не возился, зато думаю не зря. Только не втемяшивайте вы себе в голову, что я дурак, всё дело, батенька испортите.
От толщины Азеф чуть кряхтел, надевая пальто.
– Если телеграммой - на охранное, донесения сюда. Если что, вечерком заворачивайте по семейному. Дома нет, справьтесь в "Медведе" у швейцара, спросите кабинет Ивана Васильевича.
И совсем уж на пороге сжимая руку Азефа, Герасимов проговорил: - В прошлую то пятницу на северо-донецких, да мальцевских играли. На бирже то? Своими глазами видел. Там то вы мне и понравились. Сразу решил, что с вами дела можно делать. Ну, и скрытный же вы человек, ай-ай-ай, с вами надо осторожней, а то чего доброго взорвете на воздух, - и Герасимов, обнимая Азефа, похлопал его по задней части, убедиться нет ли револьвера.
– Из Финляндии то черкните.
– Хорошо, - бормотнул, выходя, Азеф.
Азеф крепился у генерала Герасимова. Но выйдя на улицу, почувствовал нервный упадок, слабость. Он понимал, что его расчеты смяты.
9
Савинков с братьями Вноровскими и Шиллеровым ставил в Москве покушение на Дубасова. В крошечном, охряном домике, зажатом в зелени сосен, Азеф жил в Гельсингфорсе. Дом был уютен. Воздух резок и ароматен. Но Азеф волновался. Мерещилась генеральская пипка, веревка, чорт знает что.
Савинков подъезжал на финке, семенившей мохнатыми копытцами по серебряному, снежному насту.
– Ждал тебя, ждал, - рокотал Азеф, крепко обнимая и целуя Савинкова.
Азеф
Савинков мыл руки, Азеф, приготовляя чай, спросил:
– Кто убил Татарова, Двойников?
– Федя, - вытирая руки полотенцем, сказал Савинков.
– Так, а я думал Двойников. Как в Москве? Через окно солнце залило Савинкова. Азеф наливал чай, подставлял Савинкову лимон, хлеб.
– Я тут по-холостяцки, плохо живу.
– В Москве, не понимаю причин, но скверно, Иван. Регулярного выезда не можем установить, измотались, истрепались. Приехал советоваться с тобой, по моему покушение может выйти только случайное.
– Ерунда, - нахмурился Азеф, голова ушла в плечи.
– Стало быть плохо наблюдают, если не могут установить. А случайное покушение, это - ерунда, я не могу рисковать людьми ради твоих импрессий!
– Импрессий! Ты не ведешь и не знаешь. Выезды стали настолько нерегулярны, обставлены такой конспиративностью, словно он знает, что мы здесь. А при случайном выезде успех может быть. Надо взять кого-нибудь из мастерской, пусть приготовит снаряды, будем ждать возвращения Дубасова из Петербурга.
Азеф пыхтел, грудь поднималась от тяжелого дыханья. Он повернул всё тело в кресле, пробормотал:
– Вообще у нас теперь ничего не выйдет, я в этом уверен.
– Почему?
Азеф каменный, мрачный, сморщился, махнул рукой:
– Я не могу больше работать, я устал. Убежден, ничего не выйдет. Папиросники, извозчики, наружное наблюдение, старая канитель, ерунда! Все это знают. Я решил уйти от работы, пойми, со времени Гершуни я всё в терроре, имею же я наконец право на отдых, я не могу больше. Ты и один справишься.
– Если ты устал, то конечно твое право уйти, но без тебя я работать не буду.
Азеф посмотрел ему в лицо.
– Почему?
– Потому, что ни я, ни кто другой не чувствуем себя в силах взять ответственность за руководство центральным террором. Ты назначен ЦК. Без тебя не согласятся работать товарищи.
Азеф молчал. Савинков говорил убежденно, доказывая, что отказ Азефа гибель террора, а стало быть и партии. Азеф изредка поднимал бычачью голову на короткой шее, взглядывал на него. Когда он кончил, Азеф сидел молча, сопя.
– Хорошо, - проговорил наконец, лениво роняя слова, - будь по твоему, но мое мнение, ничего у нас не выйдет. Если хочешь бросить регулярное наблюдение и рассчитывать на случайную поездку Дубасова - хорошо, поезжай, возьми из мастерской Валентину, она поедет с тобой, приготовит бомбы. Только по моему это нерационально, дробится организация. Во всяком случае прежде всего извести меня телеграммой. Я приеду сам и всё проверю.
10
В тот же вечер Савинков ехал из Гельсингфорса в Териоки. На даче, у взморья стояла динамитная мастерская, поставленная Азефом.