Азенкур
Шрифт:
Тело епископа Нориджа расчленили и выварили в огромном котле, чтобы отделить плоть от костей. Затем густую дымящуюся жидкость слили, а кости обернули льняной тканью и прибили гвоздями к дну гроба, который отвезли на берег. Оттуда епископа отправят в Англию, чтобы похоронить в той самой епархии, которой он так старательно избегал при жизни. Остальных умерших опускали в ямы, вырытые на возвышенностях, где вода не заливала могилы. Однако людей умирало все больше, и со временем трупы стали свозить на берег и сбрасывать в мелкие заводи — на откуп диким
На третье утро после обвала туннеля вдруг заговорили пушки на городских стенах: гарнизон зарядил разом все орудия и теперь палил по англичанам единым залпом, так что весь Гарфлёр заволокло дымом. Защитники, стоя на стенах разбитого города, вопили от радости и глумливо размахивали флагами.
— К ним пробился корабль, — объяснил сэр Джон.
— Корабль? — переспросил Хук.
— Не говори мне, что не знаешь этого слова.
— Но как?
— А так, что наш доблестный флот все проспал! Теперь у чертовых выродков есть еда, будь они прокляты!
Хуку стало казаться, что Бог перешел на сторону французов. Укрепления Гарфлёра, порушенные и разбитые, теперь обновлялись и отстраивались, вместо старых стен вставали новые, гарнизон каждую ночь углублял защитный ров и возводил новые преграды на месте брешей. Арбалетные стрелы летели все так же густо: то ли в городе их было в изобилии, то ли прорвавшийся сквозь блокаду корабль привез запас новых.
Англичан же по-прежнему одолевала хворь.
— Как он себя чувствует? — спросил у Мелисанды сэр Джон, заглянувший в палатку священника.
Девушка пожала плечами. Хук сказал бы, что живые так не выглядят: отец Кристофер, мертвенно-бледный, неподвижно лежал на спине, бессильно приоткрыв рот.
— Дышит? — уточнил сэр Джон.
Мелисанда кивнула.
— Помоги нам, Господи, — прошептал командующий, вылезая из палатки и устремляя взгляд на Гарфлёр. — Помоги, Господи.
Город, которому пристало бы сдаться на милость победителя еще полмесяца назад, по-прежнему стоял непокоренный, за развалинами стен и сторожевых башен скрывая свежие укрепления.
Были, правда, и хорошие вести. Сэр Эдвард Дервент и Давидд-ап-Трехерн, которых обвал застиг в дальнем конце туннеля, попали в плен к французам. Об этом рассказали герольды, вернувшиеся после очередной бесплодной попытки уговорить гарнизон сдаться. Разрушенный подземный ход пришлось бросить, хотя у восточной окраины Гарфлёра, где осадой руководил брат короля, подкопы под стены вели по-прежнему. Радовало одно: французские войска не пытались помогать осажденному городу. Дозоры, рассылаемые англичанами, не встречали и отдаленного намека на приближение армии, посланной разбить ослабленных болезнью англичан. Гарфлёр был предоставлен сам себе, хотя теперь становилось ясно, что осаждающие погибнут первыми.
— Сколько денег, сколько усилий! — мрачно бросил как-то сэр Джон. — И все для того, чтобы пройти от берега пару миль и заполучить во владение
— Тогда зачем мы тут сидим? — спросил Хук. — Почему не уходим?
— Дурацкий вопрос. А вдруг город завтра сдастся? Весь мир за нами следит. Прекратить осаду — признаться в слабости. Если оставить Гарфлёр и идти в глубь страны, то французов можно и не встретить: битв с английской армией они боятся, будут отсиживаться по крепостям. Значит, мы просто променяем одну осаду на другую. Нет уж, надо взять этот проклятый Гарфлёр.
— Тогда почему мы не нападаем?
— Слишком большие будут потери. Представь, Хук: арбалеты, катапульты, пушки — все это стреляет в нас, стоит только приблизиться. Пока мы засыпаем канаву, нас убивают. Перебираемся через разваленную стену — натыкаемся на новый ров и новую стену, и в нас снова бьют из арбалетов, пушек и катапульт. Потерять сотню убитыми и четыре сотни ранеными — не для нас. Мы пришли завоевать Францию, а не сдохнуть в яме с протухшим дерьмом. — Сэр Джон пнул комок земли и взглянул на море, где шесть английских кораблей становились на якорь поблизости от входа в гавань. — Командуй я гарнизоном Гарфлёра, я бы знал, что делать, — договорил он мрачно.
— Что?
— Нападать. Бить нас, пока мы бессильны. Можно разглагольствовать о рыцарстве и поступать по-рыцарски — мы так учтиво сражаемся, Хук! Однако для победы надо драться по-другому.
— Драться бесчестно?
— Драться подло. Драться зверски, забыв к дьяволу всю рыцарственность. Он не дурак.
— Дьявол?
Сэр Джон покачал головой.
— Нет, Рауль де Гокур. Командующий гарнизоном. — Сэр Джон кивнул на Гарфлёр. — Он не только джентльмен, Хук, он еще и боец. Будь я Раулем де Гокуром, я бы вытряс из нас дерьмо, не задумываясь.
На следующий же день Рауль де Гокур принялся за дело.
Глава седьмая
— Ник, проснись! — орал сентенар Томас Эвелголд, колотя в стену хижины так, что на Хука с Мелисандой сыпались сухие листья и клочья дерна. — Просыпайся, нелегкая тебя побери!
Хук, открыв глаза, уставился в темноту.
— Том! — крикнул он, но Эвелголд уже умчался будить остальных лучников.
Другой голос уже сзывал всех на сбор:
— Доспехи! Оружие! Скорее! Проклятье, скорее же! Шевелитесь!
— Что случилось? — спросила Мелисанда.
— Не знаю. — Хук ощупью нашел кольчугу с резко пахнущей кожаной подкладкой и теперь натягивал ее через голову. — Где пояс с ножнами?
— Держи. — Мелисанда привстала на коленях, в ее широко раскрытых глазах отражалось пламя зажженных снаружи костров.
Хук накинул короткий налатник с крестом святого Георгия — отличительным знаком английского войска — и натянул сапоги, купленные еще в Суассоне. Когда-то крепкие, теперь они начали разъезжаться по швам. Застегнув пояс, он расчехлил лук, подхватил мешок со стрелами и закинул за плечо алебарду на кожаном ремне.