Азенкур
Шрифт:
— Обыщите французов, — велел он.
После первых стычек с врагом у убитых нашли серебряные цепи, монеты, пряжки и даже кинжал с украшенной каменьями рукоятью. Все трофеи хранились в холщовом мешке из-под стрел, туда же теперь ссыпали найденное в окопе.
— Дележом займемся позже, — объявил Хук. — Выбираемся. Луки к бою!
Он вскинул за плечо алебарду, подхватил уцелевший при падении лук, наложил стрелу на тетиву и вылез из окопа.
В серых сумерках, пронизанных полосами черного дыма, у окопа «Королевской дочери» и вблизи укрытия продолжалась битва. И окоп, и укрытие французам удалось занять, однако
— Луки! — крикнул Ник, натягивая тетиву до уха.
Французы, получившие приказ возвращаться в город, не осмеливались повернуться спиной к англичанам и бились насмерть, пытаясь загнать отряд сэра Джона обратно в траншею и не подозревая, что с фланга они открыты.
— Целить точнее! — крикнул Хук: стрелы не должны попасть в своих.
Он отпустил тетиву и не успел вытащить вторую стрелу, как первая уже ударила в спину французу. Натягивая лук, он заметил, как вражеский латник, почуяв новую угрозу, обернулся в их сторону, — и в тот же миг Хук выпустил стрелу прямо ему в лицо. Враги, не в силах противостоять новой угрозе, пустились бежать.
Перед глазами Хука мелькнула арбалетная стрела, за спинами лучников ударило в землю каменное ядро от гарфлёрской пушки. Арбалетные стрелы летели криво и не попадали в намеченную цель. Хук успел подумать, что, должно быть, от неправильного хранения смялись кожаные лопасти, однако они сыпались густо, заполняя собой дымное пространство. Заметив на барбакане вражеского арбалетчика, Хук пустил в него стрелу и обернулся к своим.
— Прекратить стрельбу! Все к траншее!
Французы стремительно отступали, однако цель вылазки была достигнута: осадные укрепления удалось изрядно попортить. Три английские пушки, включая «Королевскую дочь», выведены из строя, парапеты по краям траншей сровнены с землей, погибли люди. Пока французские отряды перебирались через ров у побитого барбакана, с разрушенных городских стен в сторону англичан неслись глумливые выкрики и свист. Вслед французам еще летели стрелы, кое-кого сбросило на дно рва, но в общем вылазка удалась: английские укрепления полыхали огнем.
— Выродки! — только и повторял сэр Джон под насмешливые выкрики, несущиеся от города. — Напали на сонных! Выродки!
— «Дикарку» не тронули, — стоически отозвался Ник. — Хоть и сгубили «Избавителя».
— Мы их еще сгубим, чтоб им пусто было!
— И наших никого не задело, — добавил Хук.
— Мы их заденем, черт их дери! — пообещал сэр Джон.
Осада и без того захлебывалась на глазах, а тут еще такая оплеуха… При виде пленного француза, которого столкнули в траншею, командующего передернуло, и Хуку показалось, что тут-то сэр Джон и выместит свою ярость, однако командующий заметил Мелисанду.
— Что ей тут делать, дерьмоголовый ты пень! — обрушился он на Хука. — Оторваться от бабы не можешь?
— Ник не виноват! — бесстрашно встряла Мелисанда.
Привычная галантность в обращении с женщинами взяла верх над гневом, и сэр Джон буркнул нечто похожее на извинение. Мелисанда в ответ зачастила по-французски, то и дело указывая на лагерь, и по мере ее рассказа к сэру Джону возвращалась прежняя ярость.
— Почему ты мне не сказал? — рявкнул он на Хука.
— О чем, сэр Джон?
— О священнике, что ей угрожал?
— За себя я бьюсь сам, — мрачно процедил Хук.
— Ну уж нет! — Сэр Джон вскинул руку в боевой перчатке и ткнул Ника в плечо. — Ты бьешься за меня, Хук, потому я тебе и плачу. А если ты бьешься за меня, то я бьюсь за тебя, ясно? Мы один отряд! — Последние слова сэр Джон крикнул так, что латники, стоявшие в траншее за полсотни ярдов, обернулись посмотреть. — Мы соратники! Кто задевает одного — тот задевает всех! Даже если твоя женщина пойдет нагая через всю армию, ее никто не посмеет тронуть невозбранно, потому что она с нами! Она из нашего отряда! Клянусь печенкой, я зарежу этого мерзкого святошу! Вырву из него позвоночник через глотку и скормлю мясо псам! Никому не позволю нам угрожать! Никому!
Сэр Джон, отчаявшись достать из-за стен улизнувшего врага, теперь жаждал хоть с кем-нибудь поквитаться, и обидчик Хука пришелся кстати.
Хук наблюдал, как Мелисанда кормит медом отца Кристофера. Священник сидел, опершись спиной на бочку из-под копченой сельди, привезенной из Англии и давно съеденной. Он похудел до костей, лицо побледнело и осунулось, но, несмотря на слабость, он все же выжил.
— Коббет умер, — сообщил ему Хук. — И Роберт Флетчер.
— Бедный Роберт! — вдохнул отец Кристофер. — А как его брат?
— Плох.
— Кто еще?
— Умерли Пирсон, Халл, Борроу и Джон Тейлор.
— Господь да будет к ним милостив! — Священник перекрестился. — А из латников?
— Джон Гэфри, Питер Данс, сэр Томас Питерс.
— Бог от нас отвернулся, — пробормотал отец Кристофер. — Твой святой с тобой говорит?
— Сейчас нет, — признался Хук.
Отец Кристофер вздохнул и на миг прикрыл глаза.
— Мы согрешили, — обреченно выдохнул он.
— Нам сказали, что Бог на нашей стороне, — упрямо возразил Хук.
— Мы этому верили. И пришли сюда, убежденные в своей правоте. А французы считали, что Бог за них. И теперь Он являет Свою волю. Нам не стоило сюда приходить.
— Правильно, — убежденно поддакнула Мелисанда.
— Гарфлёр сдастся, — настаивал Хук.
— Возможно, — кивнул отец Кристофер, пережидая, пока Мелисанда вытрет струйку меда с его подбородка. — Если не подойдет войско на подмогу — да, когда-нибудь сдастся. И что? Сколько осталось от нашей армии?
— Хватит и того, что осталось.
Отец Кристофер устало улыбнулся:
— Хватит для чего? Дойти до Руана и ввязаться в очередную осаду? Или захватить Париж? Да мы даже не отобьемся, если нагрянет французское подкрепление! Что тогда? Восстанавливать гарфлёрские стены и отплывать домой?.. Мы проиграли, Хук. Проиграли.
Ник не ответил. В теплом воздухе разнесся звук от выстрела английской пушки — одной из немногих оставшихся. Где-то в лагере мужской голос выводил песню.