Азенкур
Шрифт:
Герольды, подъехавшие к целым еще воротам сразу после взятия барбакана, терпеливо объясняли, что англичане не собираются рушить ворота и привратные башни, что падение Гарфлёра неизбежно и что гарнизону предлагается совершить благоразумное и, более того, почетное деяние — сдаться, чтобы предотвратить дальнейшие потери. Ибо в противном случае, объяснили герольды, по Божьей справедливости все мужчины, женщины и дети Гарфлёра будут отданы на произвол англичанам.
— Подумайте о своих красавицах дочерях! — крикнул французским командующим последний из герольдов. — И ради них покоритесь!
Гарнизон, впрочем, и не думал покоряться,
Первые же порывы холодного осеннего ветра принесли дождь.
Болезнь не прекращалась, армия Генриха умирала в крови, рвоте и водянистом дерьме.
Гарфлёр оставался французским.
Все приходилось начинать заново. Вновь предстояло нападение — в этот раз на остатки Лёрских ворот. Чтобы отвлечь гарнизон от юго-восточного угла города, войска герцога Кларенса готовили штурм Монтивильерских ворот с противоположной стороны Гарфлёра.
На этот раз, сказал сэр Джон, войска войдут в город.
— Проклятые выродки, видите ли, не желают сдаваться! Ну так не мне вам рассказывать, что делают с выродками! У кого есть член — тех убивать, у кого нет — тех насиловать. Все в городе — ваше! Все монеты, все пиво, все женщины! Ваши! А теперь вперед — брать свое!
И двойной штурм начался. Войска перебирались через засыпанные рвы, с неба дождем сыпались стрелы, трубы под равнодушным солнцем выпевали призыв к бою — вновь предстояла резня. Как и прежде, наступлением командовал сэр Джон Холланд: это значило, что люди сэра Джона Корнуолла шли в первых рядах. Развалины Лёрских ворот удалось взять мгновенно, а дальше наступление внезапно захлебнулось.
Ворота, за которыми когда-то тянулась тесная улочка с нависающими домами, теперь вели на пустырь. Гарнизон, очищая пространство для сражения, обрушил все дома и возвел позади новую баррикаду, защищенную от английских пушек остатками старой стены и ворот. Из «Гонца», водруженного на вершину барбакана, по заграждению уже выпустили несколько ядер, однако «Гонца» хватало лишь на три выстрела в день, а в промежутках французы успевали восстановить разрушенное.
Хотя лучники не прекращали обстрел, толку от него теперь было мало: в новой стене французы сделали щели и бойницы, удобные для арбалетчиков, но слишком узкие, чтобы целить по ним издалека. Хук, спрятавшись в развалинах старых ворот, подсчитал, что на каждого французского стрелка работало трое-четверо подручных, которые натягивали тетиву запасных арбалетов, и стрельба продолжалась непрерывно. Обычно арбалетчик делал два выстрела в минуту, однако здесь стрелы летели много чаще — и не только из бойниц, но и из высоких окон полуразрушенных домов за стеной. Глядя на это, Хук не мог отделаться от мысли, что Суассон надо было защищать именно так.
— Пора вытаскивать пушку, — прорычал сэр Джон, укрывшийся в развалинах той же стены.
Однако вместо этого он повел своих лучников на приступ, обещая завалить врага стрелами. Обещание было выполнено, только арбалетчики продолжали стрелять. И если даже наконечник не пробивал доспехи, то солдата отбрасывало ударом, а когда полдюжины англичан наконец добрались до стены и попытались растащить в стороны камни и бревна, французы вытащили на стену котел с кипящим рыбьим жиром и опрокинули его
Солнце поднялось выше, заливая землю жаром позднего лета, в обоих лагерях солдаты в доспехах изнывали от зноя. Мальчишки принесли воду и пиво. Латники, расположившиеся среди остатков Лёрских ворот, сняли шлемы. Волосы под ними прилипли к голове, лица лоснились от пота. Притаившиеся среди камней лучники временами стреляли по французам, стоило тем лишь показаться. Ни лучники, ни арбалетчики теперь не тратили стрелы даром, предпочитая выжидать и бить наверняка.
— Выродки, — выругался сэр Джон.
Заметив двух французов, вылезших убрать со стены тяжелую корзину с землей, Хук привстал и выпустил стрелу — одновременно с дюжиной других лучников. Оба француза упали, с ними свалилась и корзина. Разглядев за ней широкое пушечное дуло, Хук прижался к камням. Прогремел выстрел, воздух наполнился свистом и криками, посреди густого дыма, заполнившего пространство перед стеной, взметнулись обломки камней. Чей-то ужасающий вопль, постепенно затихая, перешел в стон.
— Боже, — выдохнул Уилл из Дейла.
— Ранен, Уилл?
— Нет, устал. Утомил меня этот городишко.
Вместо ядра французы зарядили пушку мелкими камнями, которые при выстреле разлетелись в стороны. Одному латнику камень насквозь пробил шлем, кто-то из лучников неверными шагами попятился к барбакану, зажав рукой пустую окровавленную глазницу.
— Мы тут перемрем, — помотал головой Уилл из Дейла.
— Ну уж нет, — яростно возразил Хук, не очень-то веря сам себе.
Дым постепенно развеялся, перед пушечным дулом в бойнице вновь появилась корзина с землей.
— Выродки, — повторил сэр Джон.
— Не отступать! — послышался голос короля.
Собрав всех латников, он намеревался взять стену массированным приступом. Гонцы принесли его приказ стрелкам, засевшим в развалинах старой стены.
— Лучники на фланги! — кричал посланец. — На фланги!
Французский трубач начал выдувать короткий резкий мотив: звучащие издевкой три бесконечно чередующиеся ноты.
— Прикончить выродка! — прорычал сэр Джон, хотя выродка надежно скрывала стена.
— Вперед! — крикнул король.
Задержав дыхание, Хук чуть двинулся вправо. Арбалетчики молчали. «Может, у них не так много стрел, — подумал Хук, — и они берегут их для следующего приступа…» Он остановился за обломком стены, и в этот миг французский трубач шагнул на баррикаду и поднес к губам трубу. Ник, встав в полный рост, оттянул тетиву к правому уху, отпущенная струна царапнула щиток на руке, стрела с гусиным оперением устремилась к цели — и узкий наконечник, вонзившись трубачу в горло, прошил шею насквозь и вышел со стороны затылка. Труба, едва успевшая взвизгнуть, резко смолкла, музыкант откинулся на спину. Над ним мелькнули несколько английских стрел, но он уже падал за баррикаду, оставляя после себя лишь кровавую дымку и хриплый отзвук оборванного трубного клича.