Азимут бегства

Котлер Стивен

— Это настоящие полицейские наручники. Мы сейчас отлучимся на некоторое время. Если кто-нибудь попытается тебя выручить, то я застрелю его раньше, чем он успеет это сделать. Будет лучше, если ты посидишь здесь и спокойно подумаешь над ответом.

— Я не…

Но Койот слышит лишь звук удаляющихся шагов и вой дующего с гор ветра. Его кожаные перчатки с меховой подкладкой мокры изнутри и снаружи, и вода начинает замерзать. Можно было бы попытаться вскрыть замок, но не здесь. Тут слишком холодно, нет ощущений в пальцах, нет точности движений. Металл наручников начинает примерзать к запястью. Он сидит, раскинув прямые, как бревна, ноги, все

лицо в крови, щеки немеют от ветра, а с неба валит нескончаемый снег. Горло горит, и он хватает ртом холодный снег, ожидая, пока он растает во рту, а потом глотает воду. Он проделывает это несколько раз, но, кажется, он упал на руку, и ему больно ее поднимать. Зрение вернулось, и через некоторое время он начинает различать отдельные падающие сверху снежинки. Ветер звучит как голос старика, и через некоторое время Койот понимает, что этот старик хочет сказать ему что-то очень важное. Он слушает, слушает долго, очень, очень долго.

— Прошу прощения, что заставил тебя сидеть так долго на таком холоде. — Койот не уловил, когда вернулся тот человек, наверное, он заснул. — Мне нужны бумаги, пожалуйста, скажи мне, где они находятся.

Койоту тяжело говорить, зубы его стучат, прожевывая и измельчая слова.

— Я-н-ез-на-юк-тои-лич-то…

— Здесь очень холодно, ты можешь сильно обморозиться.

— Я не з-наюн икакихб-умаг.

— Я не вижу никакой необходимости лгать.

— Слу-шай, — говорит Койот, внезапно приходя в ярость, от которой голос его обретает прежнюю силу. — Я не знаю, о чем ты говоришь, поэтому, будь добр, оставь меня в покое, я хочу поспать.

Он скорее слышит, чем ощущает слабый удар и руку у себя на горле. Рука толкает его голову немного назад. Начинает кружиться голова, но страха он почти не испытывает. Очень холодно, но кто-то нашел его и тащит в теплое и безопасное место, правда, лучше бы его волокли за руки, а не за горло. До него вдруг доходит, что он не может дышать. Свободной рукой он хватает что-то, но в пальцах нет силы, и он не может ничего удержать в них. Он понимает, что силы его иссякают, что так или иначе он сейчас умрет. Что-то касается его груди.

Это почти смешно, что он умрет здесь, на берегу Карибского моря, под горячим солнцем, глядя на женщину в светло-желтом бикини. Женщина, стоящая на доске, ловит волну. Небо необычайно ясное и прозрачное. Видно на много миль вокруг. Женщина скользит по воде на длинной доске, с берега он видит на купальнике раскаленные белые и красные полосы, а на животе у женщины — слева — маленький шрам — тонкая полоска с крошечными поперечными шпалами — как в детском мультфильме.

Ветер продолжает дуть, изо всех сил все-таки стараясь что-то сказать ему.

24

Портье уснул перед телевизором и проснулся от резкого звука настольного звонка. Сначала перед глазами возникли тени, так происходит уже без малого тридцать лет. Сначала тени, потом они обретают цвет, потом изображение словно прыгает в фокус. Шестьдесят восемь лет прожил он на этой планете и не заслужил ничего лучшего, как, проснувшись среди ночи, увидеть две серые тени, садящиеся в синий пикап. Или, может быть, в зеленый.

— Проклятие.

Но он даже не делает попытки встать. Вся эта ночь пошла кувырком, и, наверно, тот парень, который пошел искать бумажник, сейчас поползет ломиться в дверь к своим дрыхнущим дружкам, пьяным сукиным детям. Только теперь он видит кровь.

О черт возьми! — он живо выбирается из-за конторки и видит того парня,

замертво лежащим на полу с глубокой раной во лбу. Дорожка крови тянется с улицы и проходит по полу вестибюля, коричневая жижа, которую никогда не спутаешь с обычной грязью.

— Ну что за проклятый мир? Вставай, дружище, не умирай. — Он наклоняется к неподвижному телу и пытается пощупать пульс.

Ему не раз приходилось иметь дело с мертвецами, они не пугали его, как большинство других людей. Семейная профессия, что поделаешь. Куда деваться, если твой отец — препаратор морга, не раз говаривал он. От него всегда пахло формалином, и из-за этого он был предметом насмешек еще в школе; потом ему стали сниться странные сны, и он понял, что это не та жизнь, которую он хотел бы прожить. Так он сменил ее на жизнь в снегах, и некоторое время это хорошо ему помогало, но время от времени смерть вспоминает о нем и наведывается в гости.

Прошла неделя после той вьюжной ночи, когда старик преодолел двадцать ступеней лестницы мотеля, поднялся на второй этаж и вошел в комнату, где спали Габриаль и Липучка. Габриаль сидит, курит сигарету и слушает рассказ. В коттедже белые занавески, прикрывающие окна, и сквозь ткань проникает мягкий рассеянный свет. Свет собирается в середине комнаты, оставляя углы серыми и темными.

Как выяснилось, Койот не умер. Два дня он лежит без сознания в госпитале графства Аспен. Он лежит, весь утыканный какими-то трубками. На экране скачет маленькая точка в такт с его пульсом.

Габриаль называет эту бегущую точку сиделкой, и каждый раз, когда зашедшая сестра пытается выпроводить его из палаты, он сделанной серьезностью поднимает палец и говорит: «А кто будет следить за сиделкой?» Как бы то ни было, они никак не хотят, чтобы в палате сидел какой-то альбинос, да еще растафари.

Потом Койот приходит в себя. У него обморожение, переломы ребер и тяжелое сотрясение мозга. На рану, пересекшую лоб, наложили двадцать семь швов, а все ноги покрыты синяками от ударов носком тяжелого ботинка двенадцатого размера. Полиция полагает, что это обычно хулиганство, и не обращает никакого внимания на лист бумаги, оказавшийся в нагрудном кармане жертвы. Внимания полиции не хватает на то, чтобы сложить два и два.

Листок находит Габриаль, и было это уже после того, как их разбудил портье и приехала полиция. Когда Койота грузили в «скорую помощь», он увидел что-то хрустящее и белое, торчащее из нагрудного кармана куртки Койота. Чистый, аккуратно сложенный лист почтовой бумаги, совсем не такой, каким бывают листы бумаги, найденные на человеке, которого в снегу сбивает машина и тащит по грязи сотню ярдов. Это чистый лист из отеля «Джером». На нем четыре слова, написанные синими чернилами: «Которые суть молитвы святых».

— Ты понимаешь, что это означает? — спросил Габриаль.

Койот в ответ отрицательно качает головой. Он одет в шелковую пижаму и лежит на кровати Ионии, слева, у изголовья, сидит Кристиана и держит Койота за руку, держит уже четвертые сутки.

— Ты уверен, что это они положили тебе в карман записку? — Койот рассказал им свою печальную историю уже два дня назад.

— Кто? — Койоту все еще больно говорить, он подразумевает: «А кто же еще?»

— Откровение, глава пять, конец восьмого стиха. Весь стих гласит: «И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали перед Агнцем, и имел каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых».