Азюль
Шрифт:
Ну, если честно признаться, то все эти события утомимли и я с явной тоской вспоминал тишину и блаженную нудность лагеря.
Короче к другу Валере я приехал злой, как собака.
Друг мой сидел тоже в своего рода лагере. Живут здесь все такие же как и он переселенцы, домики у них ничего, но в квартире по две семьи. Сели, выпили, поели. Он рассказывал о себе, я о себе, жаловались на Германию, вспоминали Россию - короче, занимались обычным делом всех иммигрантов. Он не работал, а учился на каких-то курсах языковых. Ему за это платили около тысячи трехсот, как он говорит. По моим представлениям
Каждые пять минут в комнату забегал кто-нибудь, то взять видиокассету, то предложить выпить, то еще чего. Маленький черный еврейчик по имени Игорь, явился к нам и поинтересовался у Валеры, что он делает. Не дождавшись ответа показал две бутылки "Шери бренди". Валера недоверчиво посмотрел и спросил, пробовал ли он его.
– А как же?! Проверенно: мин нет!
Ему представили меня.
– Ну и как на азюле?
– Как... Мины проверяем каждый день.
Я уже успел привыкнуть, что вся моя жизнь в Германии - это сплошная цепь попоек. Изо дня в день, так или иначе, меня втягивали в компанию. До Германии во мне жило убеждение, что русские - это самый пропойный народ в мире, но здесь я понял, что это совсем не так. К какой бы ты нации не принадлежал, но стоит добраться до дармовых денег, как начинаешь спускать их на спиртное. Не имею ничего против, особенно, раз деньги дармовые, но если превращать это в привычку, то ничего хорошего не добьешься. Я дал себе слово прекратить с этой ерундой, но напоследок напиться, причем, не откладывая дело в долгий ящик. Втроем взялись мы за шери, и одновременно с этим они делились со мной опытом жизни.
– Тут рядом с нами казахи живут, - жаловался Валера, - так они не успеют прибыть, тут же плакать начинают. Корова у них там осталась, лошадь, пришлось знакомым продавать, жалко, мол скотину! Вот заботы тоже!
– Да-а!
– я задумчиво покачал головой.
– Может мы там тоже должны были корову завести, так, глядишь и остались бы...
– Не-е!
– шери уже схватывало его голову и она качалась вовсе не в такт словам.
– Мне корова ни там ни здесь не нужна. Вообще, у меня там все было! По правде! Вот тут и наши сядут вечерком и плачут - у них все было! А ни хрена у них там не было! Только придумывают теперь. Друг перед другом выпендриваются. И плачут, что здесь нехорошо, а там все будто было. Не поймешь их, жидов этих... А я не страдаю! Что еще надо? Вот ни работать тут не надо, ничего. Пособие капает, жить дают.
– И не скучно тебе?
– Скучно! Поговорить почти не с кем...
– он вяло махнул рукой.
– Все пьем да пьем! У меня библиотека багажом идет, да все никак не доберется, черт бы их драл!
– Так иди работай. Какие у тебя проблемы? Разрешения на месте. Может на работе не заскучаешь...
– Заскучать не заскучаю. Но на какой мне хрен та работа? Я так за штуку имею в месяц и ничего для нее не делаю, на курсах появлюсь только. А работа что? Там нужно пахать и заплатят чуть больше той штуки, учитывая налоги.
– Ну ты прав, - а что? Он прав! Так вот.
Время медленно бежало, глаза мутнели от этого красно-кровяного шери. Скорбь по оставленной родине уже исчерпали по паре раз, так перешли на полный разнобой.
– У меня есть страховка, - заплетающимся языком рассказывал мне Валера, - что, если мне адвокат нужен - пожалуйста. У меня есть страховка... Тоже одна есть. Я прихожу, к примеру к Игорю домой, повернусь и хлопну его вазу об пол, а ему денег за нее заплатят.
– Так иди скорее поперебей все к чертовой матери! И пусть мне денег дадут, - радостно предложил ему Игорь.
– Нет, нет, нет! Я сейчас пьян: нельзя!
– он отрицательно помахал головой.
Мы помолчали, обдумывая преимущества жизни здесь. И вправду, кто в совке за разбитую вазу платить станет? Потом Валеру осенило и он уставился в мою сторону.
– Павел!
– его языком, как и мозгами, явно игрались сейчас спиртные пары.
– Вот ты, когда был хозяином фирмы, скажи сейчас: тогда ты был доволен?
– Я не знаю, Валера! Мне было об этом некогда думать.
– А я сейчас доволен! Мне пока ничего не надо! У меня на счету пятнадцать тысяч марок лежит, я ничего не делаю - и хорошо!
– Молодец!
– я тупо на него посмотрел.
– Вот - Леня! Ты помнишь Леню?
Леню я помнил, немотря на выпитое шери. Он был нашим общим другом. Я кивнул.
– Вот Леня имеет под тысячу марок в месяц, там в Киеве. А носится для этого по всему Советскому Союзу, как дерьмо в проруби, рэкетирам деньги платит. Ты, кстати, рэкетировал?
– Ага!
– И как?
– Хорошо.
– Вот, посмотри на него Игорь, он - деловой человек. Был большой человек, а сейчас сидит здесь на азюле, в Германии.
– Да-а, повезло, - согласился Игорь.
– Это чем мне полезло?
– поинтересовался я на всякий случай.
– А Бог его знает!
– мы чокнулись.
– Я тебе Паша, только одно сказать хочу. Знаешь, я вот все сюда рвался. Скорей, скорей... А теперь мне назад хочется, не совсем, а так, побывать, посмотреть...
Утром следующего дня я мог с полной уверенностью заявить, что развеятся удалось на полную катушку. Так, что больше просто уже не лезло.
Вернувшись в лагерь, я нюхом почувствовал что-то неладное. Оно просто висело в воздухе невидимым предупреждением, как паутина. Все, вроде, так, как обычно. Лагерь живет, в половине комнат пьют водку, в половине протрезвляются. Но седьмое чувство не дает покоя.
Загадка разрешилась в рекордные сроки. Дверь в соседний номер, тот, что обычно пуст, была приоткрыта. Она оказалось первым необычным признаком. Но ужасным было не это, ужасным было то, что оттуда слышалось. Это была... русская речь.
Беда! Я не знаю почему, но уже всеми кожными рецепторами почувствовал неладное. "Nix gut!" - вот так принятоо оценить подобную ситуацию у нас, азюлянтов.
Ничего не имею против русских, но нередко предпочитаю от некоторых держаться подальше. Опять то же седьмое или какое там чувство предлагало мне поступить именно так. Русские иммигранты за границей своих соотечественников, вообще, не очень жалуют. Причин тому очень много, хоть и ни одной веской. Я быстро зашел домой, плотно закрыл дверь на ключ и, вместо приветствия, спросил Катю обеспокоенно: