Азюль
Шрифт:
– Правда?
– Что ты?
– удивленно посмотрела она на меня, предположив, видимо, влияние вчерашней передозировки.
– Русские?
– отчаянно пояснил ей.
– Нет - осетины.
– О, Боже! Это еще лучше!
– моя рука схватилась за голову.
Я не успел закрыть рот, как в дверь постучались. Мы отворили. В дверь просунунулась плотная девушка с исключительно некрасивым лицом. Такое, даже если поискать, не всегда найдешь.
– Катя, можно я...
– начала она с радостной интонацией, но прервалась на полуслове, заметив меня.
– Нельзя, а что именно, - поинтересовался теперь я, не давая ей повода предположить, что
– Ой! А мы - новенькие, - по ее голосу было поянтно, что на этом месте в мои обязанности входит бросится плясать лезгинку от восторга.
– А-а... Вижу, - энтузиазма во мне не прибавилось ни внешне, ни, тем более, внутренне.
– Ну гут. Откуда вы, из Осетии?
Она кивнула.
– Мы хотели только печку попросить для чая...
– нерешительно начала она наконец пояснять цель своего появления.
– Лучше для чайника: вкусней получится. Бери и будь, как дома. Может вам кровать нужна?
– указал я на "второй этаж", но та отказалась.
Катя, отпаивая и откармливая меня от вчерашней работы в гостях, рассказывала о новостях последних суток. Их было не много, точнее всего одна, но ее хватало за десять других.
Итак, они - осетины из Владикавказа, а по человечески из Орджоникидзе, хотя, впрочем, все равно с трудом представляю, где это. Они перешли речку вброд в мороз. Пришлось прокомментировать, что "дуракам закон не писан". Здесь, в Швальбахе мужики стали говорить, что женщины их жены, но документов нет. Азюлянту с женщиной после одиннадцати не положено, и комнаты выдали для парней и девушек разные. Они это тяжело переживают. Я сказал, что это у них только первая проблема в Германии, она же и самая простая. Еще они приходят у нас попросить то печку, то зеркало, то еще чего. Последнее обстоятельство меня, по понятным причинам, обрадовало больше всего. Я поинтересовался, не надо ли кому-то и колыбельную перед сном спеть или просто с кем-то поспать. Получив отрицательный ответ, удалился в 33-ий.
В самом 33-м компания из Юры и Лени грустно лежала и то ли чего-то ждала, то ли просто у них был приступ полного очумения от безделия.
Появление осетин вызвало у них эмоции, подобные моим. Этот вопрос подискутировали. Я поведал о своих вчерашних подвигах. Рассказ никого не воодушевил. Отчаянная тоска сковала их молодые души до самой глубины. Причина лежала в полном отсутствии курева. Идти с Борей на промысел в аэропорт никто не хотел, но курить жаждали.
Мне предложили абгемахт на пять марок, но я не подписался. Тогда Юра предложил мне свою часть прав на телевизор. На это ему резонно заметил, что если мы его разрежем, то эти права вообще никому не понадобятся. Потом свою часть предложил и Леня. Я поинтересовался, мол, а как с Бородой, в смысле с Борей. Меня уверили, что это - не моя проблема. В таком подходе виднелась большая доля здравого смысла. Абгемахт состоялся. Телик мне достался за десять марок, а с Бориной частью пусть они сами разбираются. Я тронулся покупать им сигареты, а они понесли ко мне телевизор.
Дома попили чайку. Я понежил взгляд о собственный телевизор, а они умудрились скурить почти половину сигарет - считай половину телевизора. Мне пришлось еще раз отметить Юре, что курение - вред, и телевизоров при таких скоростях не напасешся.
Через несколько минут пришли к единному мнению, что наблюдать лица друг друга всем явно уже наскучило. Со всеобщего одобрения двинулись мы делегацией "стариков" навестить осетин.
У тех вся компания оказалась в сборе. После долгой и нудной церемонии представления, когда они говорили имя каждого
– Да-а, здесь все не так просто, в Германии, - с видом знатока пояснил "крутой" от нашей команды - Юра.
– Да-а, тут многое не так, как у нас, - поддержал его Леня. Эта мысль, как и первая сошла у них, видимо, за оригинальную.
– А черные не беспокоят?
– озабоченно спросила смазливая блондиночка, по-моему, Вика.
– Не-ет!..
– посмеиваясь заявил Юра.
– Да я тут как-то увидел, что черные на меня плохо посмотрели, взял пальцем дверь проломил у них на глазах и дальше пошел, так они теперь уважают, - только доля правды в это была, но для Юриного трепа такое соотношение - уже прогресс.
Собеседники с уважением, скрытым кавказской гордостью, поточили завистливые взгляд о него.
– А у нас сэйчас война идет, - пояснил с легким акцентом Альфред. Ингуши на нас нападают, мы боремся.
– И как война, - поинтересовался я, ради продолжения разговора.
– Идет, мы их сильно бьем.
Ни у кого не осталось сомнений, что не будь Альфреда, так давно бы все бои безнадежно проиграли.
– А сам-то ты воевал, - чуть насмешливо спросил Юра.
– У нас все мужчины воюют. Я стрэлял много.
– Убивал?
– А что? Убивал!
– и потом добавил.
– Наверное.
Помолчали. Альфред подумал. Видимо, придумал, что еще соврать, и сказал:
– И, вообще, я танк украл!
Юра аж подпрыгнул. В армии, по его словам, он служил в танковом отделении морской пехоты, я не знаю что это за зверь, но он трепит - ему и виднее. Вся эта сфера считалась его коньком, и тут в нее вторгались.
– И как же ты его угнал?
– с издевкой в голосе спросил он Альфреда и мне подмигнул: "Вот, мол, я его сейчас! Ну и ну!"
– А как угнал? Сэл, руль повернул и угнал.
– А где там руль?
– загадочно спросил его Юра.
– Может, то не танк, а "Запорожец" был, да ты не разобрал?
– Это танк был!
– обиженно произнес Альфред.
С ним решили согласиться, по нам так хоть авианосец. Всплыла другая тема.
– А мы магнитофон купили за сто марок!
– с радостью в голосе сообщила одна из них, Галя, с которой я познакомился еще у себя в комнате. При ближайшем рассмотрении она оказалась еще противнее на лицо.
– У нас, все, что с денег осталось, на магнитофон потратили и "Сникерсов" поели. Ха, ха, ха...
– Круто!
– отреагировал я, а в мыслях покрутил у виска пальцем.
– А как вы сюда приехали?
– О-о! Это была история!
– дружно запели те.
– Мы через речку ночью вброд плелись. Вода холодная, но все только смеялись (Вот герои - идиоты!) А потом на машине до Франкфурта. Потом сдались.
– А где же теперь машина, - Юра встрепенулся, услышав про авто. Он же специалист по средствам передвижения.
– Да мы ее под Франкфуртом оставили.
– Все это - ерунда!
– один из них, Эдик с сияющим идиотизмом и круглым, как блин лицом, на котором еле виднелись, западающие куда-то глубоко глаза, принял небрежную позу. Я понял, что и ему удалось сочинить вранье, и оно будет сейчас представлено на суд слушателей. Он его представил победным голосом.
– Мне, вот, должны двести семдесят тысяч передать!