Б/У или любовь сумасшедших
Шрифт:
«Но в сандалиях вряд ли можно наткнуться на портмоне с кредитными карточками или… на билет домой».
Мысль о возвращении домой поразила и испугала: «Значит, эта тоска, эта маета гнездятся в ней глубоко. Возвращаться — безумие. Да и некуда. Квартира, наверное, оприходована, на работу не примут. Посадить при нынешней демократии не посадят, но затаскают по соответствующим конторам. Хотя бы одно пребывание в Хантингтонской лечебнице — это же просто подарок для компетентных органов».
Наконец увидела подходящие сандалии, и началась мука.
Пионерское воспитание и жизнь в заполярном бараке не позволяли допустить подобного унижения человеческого достоинства.
Ирина мялась с сандалиями в руке, когда в обувной отсек вошла плотная, с густо накрашенным лицом, странная женщина. Ирина и не обратила бы на нее внимания, если бы… Эти странные волосы, этот большой, ярко накрашенный рот, эти приклеенные ресницы, синеватые скулы и подбородок. Синева проступала даже сквозь плотный слой тона. Странно покачиваясь на высоченных каблуках, женщина подошла к полкам.
Чуть кривоватые, с высокими, узлом, икрами, ноги ступали чуть шире, чем того требовали изящество и вычурность ее костюма.
Ирина тупо разглядывала мощные плечи женщины, широкую спину, женщина оглянулась и ослепительно улыбнулась, обнажив роскошные вставные зубы. Спросила что-то.
— Я не понимаю по-французски, — сказала Ирина.
— Где продавщица, надеюсь, она жива? — переспросила по-английски женщина.
Глубокий, низкий, с хрипотцой голос. И вдруг Ирина увидела ее купно, всю разом. Это был переодетый мужчина. Конечно, мужчина. Огромного размера лаковые лодочки, выпуклость кадыка на длинной мощной шее, замаскированной воротником-стойкой с рюшью, неженский «развал» ног. Ирина слышала о таких, их здесь называли «трансвеститы», видела их по телевизору, но вот так близко встретила первый раз.
Продавщица действительно куда-то запропастилась.
— О, — сказала, «сказало» великолепное существо, — у вас отличный вкус, я тоже предпочитаю аргентинскую обувь, можно взглянуть?
Ирина удивилась: «взглянуть» ни в Европе, ни в Америке было не принято, подойди и взгляни на полке, это ведь не ГУМ, не Даниловский универмаг.
Однако сандалии протянула.
Сухая, крепкая, с поразительно длинными глянцево-красными ногтями рука приняла продукцию далекой страны гаучо и карнавалов.
— Очень просто и очень изящно. Помочь примерить?
— Что вы! — испугалась Ирина. — Зачем же, я сама.
«Она еще вдобавок сумасшедшая или сексуальная маньячка».
— Уверяю, мне это совсем нетрудно. — Женщина подошла к ней, и Ирина увидела громадные расширенные зрачки. — Садитесь, — она чуть надавила на обнаженное плечо Ирины, уколов острым ногтем.
— Не беспокойтесь, — высокомерно сказала Ирина и отстранилась. — Все в порядке, о’кей?
Она научилась этим интонациям в Хантингтонской клинике,
Подействовало. «Дамо» сразу потеряло к ней интерес и, покачиваясь, покинуло обувной отдел.
Ирина, прихватив сандалии — черт с ней, с примеркой, времени нет, Патриция уже наверняка ждет, — подошла к кассе.
Патриция действительно ждала возле машины. Покупку похвалила, и они отправились в замок.
Вечером за ужином Ирина почувствовала страшный озноб, ее колотило так, что она не могла положить на тарелку салат. Руки дрожали, голова тряслась. Листья, куски помидоров, зеленого перца упали на скатерть.
— Извините, — стуча зубами, сказала Ирина, — я п-п-п-остираю скатерть.
— Что с вами? — спросила Изабель. — Вы больны?
— Я, к-к-кажется, перегрелась на солнце.
— Сегодня не было большого солнца.
— Не знаю… — Лиловые и синие круги поплыли перед глазами.
Ирина понимала, что должна встать, уйти, и не могла. Сидела, уцепившись за стул.
— Ей совсем плохо, — донесся сквозь вату чей-то голос.
— Ирэн, посмотрите на меня, вы меня слышите? — Оливковое лицо Изабель склонилось к ней. — Ирэн… Да не суетитесь вы, держите ее крепче, я сейчас.
Очнулась в своей комнате, на кровати. Рядом в кресле сидела Изабель, по другую сторону — Патриция.
— Извините, — сказала Ирина и не услышала своего голоса.
— Глюкоза, — коротко приказала Изабель.
Патриция откинула одеяло. Укола не почувствовала, лишь легкое жжение от ватки со спиртом.
— Теперь вот это. — Изабель через постель протянула огромный шприц.
— Может, не надо? — робко спросила Патриция.
— Теперь вот это, — ледяным прозрачным голосом повторила Изабель.
Изабель взяла ее руку, одним движением перекрутила над локтем резиновый жгут.
— Работайте. Сжимайте и разжимайте кулак. Так, хорошо. Давай шприц, — это уже Патриции.
Попала точно, с первого раза, вводила медленно и необычайно профессионально, не задевая иглой стенок вены. Все, что делала эта девочка, — делалось очень хорошо. В препарате был хлористый кальций, Ирина почувствовала, как тепло разливается по телу.
— Этот швейцарский набор действительно на все случаи жизни. Один раз с его помощью я спасла Жерома от анафилактического шока после дурацкой прививки. Теперь вот вы, Ирэн.
— Что со мной было?
— Я думаю, тяжелое отравление, вы ели что-нибудь необычное?
— Нет.
— Вы — аллергик?
— Нет.
— Ну, тогда завтра разберется доктор Верду, сейчас, я думаю, опасность миновала. Патриция, ты побудешь с Ирэн?
— Конечно. Я посижу, почитаю.
— Ну и отлично. Спокойной ночи, Ирэн.
Она вышла. Очень прямая балетная спина, носки в сторону. Несостоявшаяся Жизель, Одетта, Фея Сирени, Кармен, Лауренсия, Джульетта…
— Что с тобой случилось сегодня? — тихо спросила Патриция.