«Б» – значит безнаказанность
Шрифт:
– Она узнала, что у нас с Элейн роман. Проклятие, я сам во всем виноват. Финансовая инспекция проверяла мои налоговые декларации за три последних года, и я, кретин, попросил Беверли поднять старые оплаченные счета и квитанции по кредитным карточкам. Она обнаружила, что я оказался в Косумеле, когда там была Элейн, после смерти Макса. Я сказал, что был в командировке.
В тот день, когда я вернулся домой, она набросилась на меня точно фурия. Чудо, что я вообще остался жив. Разумеется, она была пьяна. Чтобы сорваться в запой, хорош любой предлог. Она схватила ножницы и ударила меня по шее. Вот сюда. Чуть выше ключицы. Что меня спасло, так это тугой воротничок и галстук... и еще, пожалуй,
Обри невесело рассмеялся и, покачав головой, продолжал:
– Видя, что это не сработало, она ударила меня по руке. Мне наложили четырнадцать швов. Кровь лилась рекой. Когда она пьет, это настоящий Джекилл и Хайд [3] . Когда не пьет, ничего... стерва, конечно, бесчувственная, как скала, но, во всяком случае, руки не распускает.
– Как вы оказались в подобной ситуации? Я имею в виду с Элейн?
– Черт его знает. Конечно, глупо с моей стороны. Кажется, меня всегда к ней тянуло. Она красивая женщина. Верно, занята лишь собой и привыкла ни в чем себе не отказывать, но это привлекало меня еще больше. Ее муж недавно умер, и она пребывала в расстроенных чувствах. То, что начиналось как проявление родственной заботы, переросло в необузданную страсть, как на страницах бульварного романа. Мне и прежде приходилось грешить, но такого со мной еще не бывало. Я старался не тревожить собственное болото, но на сей раз нарушил это правило.
3
Джекилл и Хайд – добропорядочное и порочное начала главного героя фантастического романа Р.Л. Стивенсона "Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда" (1886).
– Сколько времени продолжалась ваша связь?
– Пока она не исчезла. Беверли об этом не знает. Я сказал, что через полтора месяца все было кончено, и она купилась, потому что ей хотелось в это верить.
– А на Рождество все открылось?
Он кивнул, затем сделал знак официантке и спросил:
– Еще по одной?
– Пожалуй.
Подняв руку, он растопырил два пальца, и официантка направилась к стойке бара.
– Да, именно тогда она все поняла. Сначала накинулась на меня, потом вскочила в машину и полетела сюда. Я позвонил Элейн, желая, предупредить ее, чтобы мы по крайней мере врали складно, но не знаю толком, что между ними произошло и что они наговорили друг другу. После этого случая я не разговаривал с Элейн и больше ее не видел.
– А как она отреагировала, когда вы позвонили ей?
– Конечно, была не в восторге от того, что Беверли все известно, но что она могла поделать? Сказала, что справится.
Подали мартини – вместе с сандвичами, и какое-то время мы молчали, поглощенные едой. Дело принимало совершенно иной оборот, и передо мной вставали все новые и новые вопросы.
17
– У вас есть собственная версия относительно того, что произошло? – спросила я, покончив с сандвичем. – Насколько мне известно, вплоть до вечера девятого января Элейн оставалась в Санта-Терезе. Это был понедельник. Я знаю, что она благополучно добралась до аэропорта, и у меня есть свидетель, который видел, как она садилась в самолет. Есть и еще кое-кто, кто утверждает, что она прибыла в Майами и на машине – через Форт-Лодердейл – приехала в Бока-Рейтон. Так вот, этот некто уверяет, что Элейн недолго находилась в Бока и что в последний раз она дала о себе знать, когда была в Сарасоте, где якобы остановилась у каких-то друзей. Концовка этой истории вызывает у меня большие
– Возможно, последовала за ней во Флориду. Как раз после Нового года у нее был запой. Ее не было десять дней, домой она явилась сама не своя. Такой я ее никогда не видел. Она не сказала мне ни слова – ни где была, ни что случилось, ничего. На той неделе у меня были дела в Нью-Йорке, так что я оставил ее и улетел. Меня не было до следующей пятницы. Пока я отсутствовал, Беверли могла отправиться куда угодно. Что, если она поехала во Флориду и, как только представился случай, убила Элейн? Потом вернулась домой и – концы в воду.
– Неужели вы это серьезно? – удивилась я. – У вас есть хоть какие-то доказательства? Хотя бы косвенные свидетельства того, что Беверли могла иметь отношение к исчезновению Элейн?
Он покачал головой:
– Послушайте, я понимаю, что мои рассуждения, возможно, далеки от истины. Очень надеюсь, что так оно и есть. Видимо, мне вообще не стоило затевать этот разговор...
Пытаясь понять суть того, что наговорил Дэнзигер, я чувствовала, что все больше волнуюсь.
– Но зачем, скажите на милость, Беверли обращаться ко мне, если это она убила Элейн?
– Может, рассчитывала предстать в благоприятном свете. Вся эта история с наследством – удобный предлог, не подкопаешься. Предположим, когда ее извещают, что не могут связаться с Элейн, она уже знает, что та кормит рыб на дне океана. Но ведь надо что-то предпринять? Нельзя просто игнорировать это известие, потому что тогда кто-нибудь резонно поинтересуется, почему она не выказывает никаких признаков тревоги. Поэтому Беверли едет сюда и нанимает вас.
Но он меня не убедил.
– Только потом, когда я сообщаю ей, что хочу заявить в полицию, она вдруг начинает паниковать.
– Верно. Но тут же понимает, что попала впросак, и обращается ко мне, чтобы я сгладил неприятное впечатление, которое могло у вас возникнуть.
Я допила мартини, раздумывая над его словами. Все это казалось чересчур надуманным и совсем мне не нравилось. Вместе с тем следовало признать, что такое вполне возможно. Я задумчиво водила пустым бокалом по гладкой поверхности стола. Так кто же все-таки ворвался в квартиру Тилли?
– А где была Беверли в среду вечером и в четверг утром? – спросила я.
– Не знаю. А что вы имеете в виду? – не понял он.
– Мне интересно, где была Беверли вечером в среду и рано утром в четверг на этой неделе. Вместе с вами?
Дэнзигер нахмурился:
– Нет. В понедельник вечером я улетал в Атланту, вернулся только вчера. А в чем, собственно, дело?
Я решила пока не раскрывать карт и, пожав плечами, проронила:
– Здесь кое-что произошло. А вы не звонили ей из Атланты?
– Нет. Не звонил. Раньше мы, случалось, звонили друг другу по междугородному. Но теперь я испытываю облегчение, когда не вижу ее. – Он взглянул на меня поверх края бокала. – Вы не верите ни единому моему слову, угадал?
– Верю или не верю, какое это имеет значение? Я должна установить истину. Пока же это все досужие рассуждения.
– Понимаю. У меня нет веских доказательств, но я чувствовал, что должен выговориться. Вся эта история не дает мне покоя.
– Хотите знать, что не дает покоя мне? – спросила я. – Как вы можете жить под одной крышей с человеком, которого подозреваете в убийстве?
Какое-то мгновение он сидел, угрюмо потупившись, затем уголки его губ искривились в уже знакомой мне холодной и надменной улыбке. Мне показалось, он собирается что-то сказать, но он все молчал, потом закурил очередную сигарету и жестом показал официантке, чтобы та принесла счет.