«Б» – значит безопасность

Графтон Сью

Гувер поправил свой коротенький халатик и сел на кухонный стул, скрестив ноги и показав красивые коленки.

– Простите, как, вы сказали, ваше имя? – спросил он. – Я еще туго соображаю.

– Кинси Милхоун, – сказала я. К разливавшемуся по кухне аромату свежего кофе примешивался запах нечищеных зубов. Его – не моих. Он закурил тонкую коричневую сигарету – может, надеялся перебить свой несвежий утренний дух еще более мерзким? У него были блеклые, цвета некрепкого табака, глаза, редкие брови и худощавое лицо. Он разглядывал меня скучающим взглядом удава, занятого перевариванием сурка, которым только что позавтракал. Кофеварка,

издав последний "бульк", отключилась. Гувер достал две большие сине-белые кружки. На одной были изображены два кролика в момент случки. На другой – слоны за тем же занятием. Я отвела взгляд. Меня всегда мучил один вопрос: как спаривались динозавры, особенно эти великаны с огромными шипами? Кто-то сказал мне, что они делали это в воде – там, дескать, на них не так давил собственный вес. Но почему-то не верилось, что динозавры с их крохотными головками настолько сообразительны. Я стряхнула с себя задумчивость.

– А как вас зовут? Уильям или Билл?

– Уим. – Он вытащил из холодильника пакет молока и достал ложку для сахара. Я добавила себе в кружку молока. Гувер положил себе две ложки сахара – с верхом.

– Хочу набрать немного веса, – пояснил он, поймав мой взгляд. – Знаю, сахар вреден для зубов, но по утрам я готовлю себе белковый коктейль – знаете? – с яйцом, бананом и зародышевыми пшеничными хлопьями. – Он поморщился. – Во рту остается отвратительный привкус. К тому же я не могу заставить себя поесть раньше двух дня. Видно, суждено умереть тощим. Короче говоря, именно поэтому я и пью сладкий кофе. Может, что-нибудь да поможет. Вы, я смотрю, тоже ожирением не страдаете.

– Я каждый день бегаю, а кроме того, просто забываю поесть. – Я отхлебнула кофе и почувствовала легкий привкус мяты. Вкусно, ничего не скажешь. – Вы хорошо знаете Элейн? – спросила я после небольшой паузы.

– Разговариваем, когда встречаемся в коридоре, – сказал Гувер. – Мы с ней старые соседи. А что вам от нее нужно, если не секрет? Не платит по счетам?

Я вкратце рассказала о ее исчезновении, добавив, что история эта довольно темная, хотя пока ничего страшного и не произошло.

– Не скажете, когда вы последний раз ее видели?

– Что-то не припомню. До ее отъезда. Кажется, на Рождество. Нет, постойте. Я точно видел ее в канун Нового года. Она еще сказала, что будет дома.

– А вы не знаете, не было ли у нее кошки?

– Ну да, конечно. Великолепное животное. Серый персидский кот внушительных размеров, по кличке Мингус. На самом деле это был мой кот, но меня практически не бывало дома, и я отдал его ей, чтобы он не скучал. Тогда он был еще совсем маленьким котенком. Мне и в голову не могло прийти, что из него вырастет такое сокровище, – иначе ни за что бы с ним не расстался. Теперь уже поздно рвать на себе волосы. Уговор есть уговор.

– А что был за уговор?

Он равнодушно пожал плечами:

– Я заставил ее поклясться, что она не поменяет ему имя. Чарли Мингус. В честь джазового пианиста. И еще она пообещала, что никогда не будет оставлять его одного, – а иначе какой смысл его отдавать? С таким же успехом он мог бы жить и у меня.

Уим облокотился на стол и – как мне показалось – не без осторожности затянулся от коричневой сигаретки. Откуда-то из глубины квартиры доносился шум включенного душа.

– Она каждый год возила его с собой во Флориду?

– Конечно. Иногда даже брала с собой в салон, если в самолете

были свободные места. Она говорила, что Мингусу там нравится, он чувствует себя хозяином. – Гувер взял со стола салфетку и сложил ее вдвое.

– Странно, что его нигде нет.

– Должно быть, он с ней – где бы она ни была.

– Вы не говорили с ней после этого убийства, которое произошло в соседнем доме?

Покачав головой, Уим аккуратно стряхнул пепел в сложенную пополам салфетку.

– Я разговаривал только с полицией – вернее, они разговаривали со мной. Окна моей гостиной выходят прямо на этот самый дом, и они спрашивали, не видел ли я чего. Ничего я не видел. Большего мерзавца, чем этот детектив, я в жизни не встречал. Мне не понравился его гонор. Налить вам горячего?

Он встал и взял кофейник.

Я кивнула, и он долил в обе кружки. Звук воды в душе внезапно оборвался, и я видела, что для Уима это обстоятельство не осталось незамеченным. Он подошел к раковине, потушил сигарету, сунув ее под кран, и выбросил окурок в корзину для мусора. Затем взял сковородку и достал из холодильника упаковку нарезанного ломтиками бекона.

– Я бы предложил вам позавтракать, да у меня туго с провизией – разве что составите мне компанию и выпьете белковый коктейль? Через минуту будет готов – как мне это ни противно. А это, – он кивнул на сковородку, – я делаю для моего друга.

– Мне все равно надо идти, – сказала я, вставая со стула.

Он нетерпеливо замахал руками:

– Сидите, сидите. Допейте хотя бы кофе. Коль уж вы пришли, спрашивайте, что хотите.

– Тогда вот еще что. Обращалась ли Элейн к ветеринару?

Уим зажег газ и выложил на сковородку три ломтика бекона. Некоторое время он стоял молча, склонившись над плитой и задумчиво глядя на синее пламя конфорки. Затем одернул полы халата и сказал:

– За углом на Серената-стрит есть ветеринарная клиника. Элейн носила туда Мингуса в такой специальной клетке. При этом он истошно вопил – словно койот. Он терпеть не мог врачей.

– А вы не знаете, где могла бы быть Элейн?

– А как насчет ее сестры? Может, она поехала к ней в Лос-Анджелес?

– Как раз ее сестра первой и обратилась ко мне, – сказала я. – Они с Элейн не виделись уже несколько лет.

Уйм вскинул голову и захохотал:

– Что за бред! Кто это вам сказал? Да я своими глазами видел ее. Где-то полгода назад.

– Вы знаете Беверли?

– Разумеется. – Он взял вилку и перевернул бекон, затем подошел к холодильнику и извлек оттуда три яйца. От голода у меня засосало под ложечкой. – Она года на четыре моложе Элейн, – беззаботно продолжал Уйм. – Такая бойкая дамочка с черными волосами и превосходной кожей. – Он вопросительно взглянул на меня. – Сходится?

– Похоже, ко мне приходила именно эта женщина, – сказала я. – Только у меня в голове не укладывается, зачем ей потребовалось врать.

– Я, кажется, догадываюсь. – Уйм вытащил бумажное полотенце и, свернув его, положил возле сковородки. – Понимаете, во время рождественских каникул у них произошла безобразная сцена. Видно, Беверли не хотелось выносить сор. Они буквально визжали, чем-то швыряли друг в друга и хлопали дверьми. Боже мой! А как они ругались! Это был поток непристойностей. У меня и в мыслях не было, что Элейн способна так сквернословить – хотя справедливости ради должен сказать, что сестрица ее выражалась еще похлеще.