Баба Люба. Вернуть СССР

Фонд А.

Так, вроде собралась. Было бы ещё хорошо какую-нибудь кастрюльку прихватить, или хотя бы нормальную чашку. Но на кухню идти чревато.

Ладно, обойдусь.

Я вышла в коридор, и тут вспомнила, что у меня нету ни мыла, ни шампуни. Пробники из моего времени я вот-вот добью, а что потом? Я зашла в ванную. Любаша была любительницей всяких мыльно-рыльных средств, так что, даже при тотальном дефиците в стране, от бутылочек и баночек в отдельно взятой ванной аж глаза разбегались. Вот уж точно все эти женские шампуни Алле я оставлять не хочу. Поэтому в

сумку отправились три бутылки шампуня и упаковка какого-то цветочного мыла. Заодно взяла пачку стирального порошка и брусок хозяйственного мыла.

Ну вроде всё. Можно и уходить.

Но ощущение было, словно что-то не так, не то… словно недосказанность какая-то. Как червячок. Что не так? Я прислушалась к себе. Может, это я хочу высказать Скороходу за его поведение? Я задумалась. Да нет, не хочу. Это же он не меня, а Любашу обижал. Но она почему-то терпела. Может, нравилось ей такое отношение. Кроме того, она себя тоже не с ангельской стороны показала, с этим зэком.

Тогда что? Поругаться с этой Аллой? Тоже нет. У меня к ней вообще никакого негатива нет. Женщина строит своё личное счастье. Любаша мужа не удержала, значит можно (и даже нужно) подбирать, а то уведут же.

Но вот внутри словно заноза какая-то, всё крутит, давит.

Может, из-за детей? Их дома сейчас нету — вечером они оба ходят на новомодную секцию по ушу. За их судьбу волноваться нечего — оба родителя живы — здоровы. Они не голодают, одеты, обуты.

Тогда что? Что?!

На всякий случай решила вернуться в комнату. Может, вернусь и на месте вспомню, что я забыла.

Вернулась.

Медленно-медленно оглядела комнату. Взгляд зацепился за кошелёк Скорохода.

И тут я поняла, в чём дело. Торопливо вытащила из кармана измятые купюры и сунула их обратно в кошелёк.

И сразу меня отпустило.

Мда, рэкетира из меня не выйдет. Совесть замучает.

С огромным облегчением я вышла из комнаты, прошла по коридору, из кухни доносилось хихиканье. Я тихо вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь.

Надеюсь, уж теперь навсегда.

В общежитие добралась без приключений. Сходила на кухню и поставила чайник. Сегодня у меня будет экспресс-ужин: ватрушка и пустой чай без сахара.

Жаль, чашку не прихватила из квартиры. У меня здесь была кружка, которую я тоже временно экспроприировала из дворницкой Семёна. И, судя по всему, у этой кружки было явно боевое прошлое. Но выбирать нынче не приходится.

Когда я уже тащила горячий чайник в комнату, в коридоре чуть не столкнулась с Григорием, который явно поджидал меня.

— Здравствуй, Любаня, — сказал он.

— Здравствуй, — ответила я, — как дела, Григорий? Ты меня ждёшь?

— Тебя, тебя, — Григорий ловко подхватил у меня чайник, совершенно не морщась от того, что он горячий (я-то несла, ухватив через рукав кофты. А он так, голой рукой схватил и хоть бы хны).

— Будешь чай пить? — сказала я (из вежливости, втайне надеясь, что не будет), — у меня ватрушка есть.

— Я бы поужинал, — ответил

Григорий. — Потому и ждал тебя.

Я усилием воли сдержала себя, чтобы не вздохнуть. Ужинать он хочет. Я тоже хочу. Вот только что ужинать? Хотя у меня же есть две ватрушки. Могу поделиться.

— У меня есть две ватрушки, — сказала я.

— А у меня есть плов. Только приготовил. — Похвастался Григорий, — так что пошли давай.

— Куда?

— Ко мне.

— Я не пойду, — покачала головой я.

— Почему это?

— Я уже один раз сходила к тебе, на завтрак, — нахмурилась я.

— А, ты о Таиске? — понятливо хмыкнул Григорий, — да не обращай внимания. Заполошная девка, да и всё.

— Эта заполошная девка сегодня отказалась принимать у меня документы на работу. Устроила такой скандал.

— Да ты что? — вытаращился Григорий, — вот дура, простогосподи! Но хорошо, что ты сказала. Я ей задам!

— Нет, Григорий, не надо, — покачала головой я, — это ничего не даст. Она тогда будет гадить исподтишка. Толку всё равно уже не будет.

— А как же тогда…?

— Никак, — пожала плечами я, — я не буду устраиваться на работу в ЖЭК.

— А как…?

— Уеду в деревню, к отцу. Он старенький. Ему помогать нужно.

— Но деревня…

— Жизнь есть и в деревне. И даже вполне себе распрекрасная.

— Ты хочешь провести остаток жизни, копаясь в огороде?!

— Наверное, скорее да, чем нет, — кивнула я, — уж лучше я буду копаться в огороде, но спокойно, чем ждать каждую минуту «нож в спину», сидя в тёплом кабинете.

— Жаль, — вздохнул Григорий.

Видно было как он расстроен.

Так что, когда он ушел, я сидела на кровати с продавленной сеткой и ела ватрушку, запивая пахнувшим сеном чаем и стараясь не думать о том, какой вкусный плов, наверное, ест сейчас Григорий.

И тут раздался стук в дверь.

Я чуть чаем не поперхнулась от неожиданности. Кто это может быть? Григорий? Но вроде с ним мы всё обсудили.

Стук повторился.

И явно это не мужик стучал.

Ладно.

Я поставила кружку с недопитым чаем на пол и пошла открывать.

Когда я увидела, кто пришел — у меня от изумления чуть дар речи не пропал. Но тем не менее я быстро взяла себя в руки:

— Что надо? — нелюбезно буркнула я.

— Любовь Васильевна, я извиниться пришла, — на пороге топталась с ноги на ногу блондинка из отдела кадров, Таисия.

— Извинилась? Всего доброго! — сказала я и хотела захлопнуть дверь.

Да, вот такая я толерантная. Решила не нагнетать.

— Любовь Васильевна! Но я же мириться пришла! — возмущённо воскликнула Таисия.

— Ну молодец, что пришла, — пожала плечами я, — а теперь — давай, до свидания!

— Не обижайтесь на меня!

— Я не обижаюсь! — вздохнула я, — я просто хочу, чтоб вы ушли наконец. Мечтаю просто об этом. Жажду.

— Любовь Васильевна! — чуть не плача, сказала Таисия, — вернитесь пожалуйста, на работу. Я оформлю вас всё сама. Вы потом только зайдите, распишитесь и всё.