Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)
Шрифт:
Русские дамы, напротив, пользовались полными правами собственности у себя в имениях, что и поощряло их с живым интересом относиться к сельскохозяйственному производству на их землях. Одна дворянка, А. Бутковская, описывала, как после возвращения мужа с военной службы они решили пустить ее приданое на покупку имения. «Я с удовольствием мечтала о занятиях агрономией, которая, впрочем, была в то время далеко не то, что теперь», — писала она, объясняя, как отмена крепостного права заставила дворянство реорганизовать свои имения. «В то время все было основано на количестве рабочих рук, на величине запашки, и “Экономический магазин”, которого у меня теперь сохраняется в библиотеке до сорока томов, был кодексом, которым руководствовались хозяева, желавшие улучшения поместья… Я подписывалась и на “Земледельческую газету”». Бутковская вспоминала, как в 1824 г. приехала к себе в деревню молодой помещицей, полной различных планов строительства в усадьбе и усовершенствований в земледелии. Обнаружив, что у нее слишком мало крестьян, чтобы хорошо возделывать землю, она купила на вывод целую деревню — тридцать душ в Пензенской губернии и переселила их в свое новгородское имение. Она признавалась: «Теперь это распоряжение казалось бы варварством, но тогда и мысль не приходила жалеть людей, обязанных покинуть свою родину и избы». К тому же эти люди привыкли крестьянствовать в благодатном Черноземье и едва сводили концы с концами на скудных северных землях. Интерес Бутковской к хозяйственным
Если увлеченность Бутковской делами имения отчасти объяснялась ее скромными средствами, то и гораздо более состоятельные помещицы заботились о продуктивности земледелия. Княгиня Варвара Голицына покинула свое любимое саратовское поместье после того, как унаследовала от дядюшки, князя Потемкина, имение на Украине. Это имение, принадлежавшее некогда польским помещикам, сдавалось в аренду разным держателям и годами приносило очень низкие доходы. Голицына считала, что ее личное присутствие необходимо, если она хочет повысить продуктивность своего нового поместья, и переселилась туда, пожертвовав счастьем ради финансовой выгоды{460}.
Сами по себе эпизодические свидетельства мемуаров явно нельзя считать доказательством того, что русские дворянки регулярно брали на себя роль управляющих имениями, или того, что их к этому активно поощряли. Историк напрасно будет искать опубликованных руководств по управлению хозяйством, предназначенных для женщин, за примечательным исключением одного очерка феминистки Марии Вернадской, в котором помещен следующий совет: «Если девушка может надеяться иметь со временем в своих руках землю, отчего ей не заняться основательным изучением агрономии?» {461} , [164] Однако свидетельства современников показывают, что границы допустимого поведения для благородных дам в сфере управления поместьями были весьма гибкими. Софья Скалой, описывая жизнь своей матери в конце XVIII в., поставила в один неразрывный ряд домашнее хозяйство и управление имением: «Мать не только… занималась нашим воспитанием, но и управляла всем домашним хозяйством, а впоследствии и всей деревней» {462} . Анастасия Мусина-Пушкина включала управление поместьем в число обязанностей, которые, как она считала, выпали на долю ее дочери, когда та вышла замуж и зажила своим домом. В своих частых письмах Мусина-Пушкина выговаривала дочери за то, что она не учит французский язык и равнодушна к делам имения. В ее письмах звучит убежденность в том, что обязанности помещицы не сводятся лишь к присмотру за дворовыми людьми. «Друг мой, между гостями занимайся хозяйством, — писала она в 1825 г. — Ездила ли в поле, видела ли ты свой хлеб?» {463} Увещевания Мусиной-Пушкиной доказывают, что управление поместьями вовсе не считалось неженским делом, а, напротив, было естественным продолжением домоводства.
164
В предисловии к детскому изданию «Друг юношества» автор писал, что его журнал будет включать в себя очерки на разные темы, в том числе посвященные «домашним и хозяйственным управлениям, обоему полу приличным». См.: Друг юношества. М., 1807. С. XI. Екатерина Авдеева, автор нескольких популярных поваренных книг и пособий по домоводству, тоже издала работу о сельском хозяйствовании (Авдеева Е. Руководство к устройству ферм и ведению на них хозяйства. СПб., 1863). Она кратко затронула вопросы земледелия, но основную часть книги составляют кулинарные рецепты и указания по уходу за садом и домашней живностью. А. Смит отмечает, что в середине XIX в. такие издания, как «Земледельческая газета», печатали статьи о «женских работах», в которых иногда затрагивалось и сельское хозяйство. Но при этом она находит, что наименее успешными публикациями Авдеевой были именно ее сочинения о сельском хозяйстве, которые вызывали мало откликов в печати и не переиздавались. Это заставляет думать, что «читатели были менее склонны прислушиваться к женскому голосу в вопросах земледелия, чем на кухне». См.: Smith А. Cabbage and Cuisine: Diet in Kostroma and Kazan Provinces before the Great Reforms. Ph. D. diss. University of Chicago, 2000. P. 146—148.
Русские дворянки распоряжались собственностью, часто входя в сношения с местными и центральными властями и с судебной системой, но в глазах общества это не наносило никакого ущерба авторитету мужчин, занятых, в частности, на государственной службе. Это обстоятельство осветила Антонина Блудова, припомнив, что, пока ее отец занимал министерские посты, он возложил все заботы об имении на ее мать {464} . [165] Авторы мемуаров отмечали энергичность и деловую хватку помещиц, но никогда не отзывались об их поведении как о необычном или не подобающем их полу. Мемуарист Ф.Ф. Вигель, вспоминая о начале XIX в., только что прямо не предписывал женщинам активно заниматься хозяйственными делами, когда порицал княгиню Голицыну: «Как все знатные у нас, не одни женщины, но и мужчины, не думала она о хозяйственных делах своих, которые пришли в совершенное расстройство» {465} . [166] Любопытен фрагмент мемуаров Елизаветы Водовозовой, в котором она приводит рассказ матери: «После нашего брака Николай Григорьевич точно обозначил роли в хозяйстве каждого из нас: я должна была заботиться о детях, заведовать домашним хозяйством, скотным двором, прислугою, а в его распоряжения относительно крепостных и сельского хозяйства я не имела права вмешиваться» {466} . То, что отец Водовозовой счел необходимым особо внушить молодой жене ее обязанность ограничивать свою деятельность домашним хозяйством, само по себе весьма показательно. Традиционное разделение обязанностей, возможно, и было правилом в большинстве поместий, но оно явно не было само собой разумеющимся.
165
Княгиня Дашкова тоже различала публичную сферу — все, что относилось к государственным делам, — и свою домашнюю жизнь, в которую входило пристальное внимание к делам по имению. См.: The Memoirs of Princess Dashkova / Trans, and ed. by Kyril Fitzlyon, with an introduction by J.M. Gheith. Durham: Duke University Press, 1995. P. 99.
166
См. также рассказ «Помещица»,
Брачный статус и управление имениями
На страницах мемуарной литературы, изданной преимущественно после отмены крепостного права, как и в архивных документах, перед нами предстают дворянки, погруженные в хлопоты в своих владениях или в поместьях мужей и детей. Для некоторых женщин естественным отправным моментом, когда они брали на себя ответственность за дела по имениям, становилось вдовство. Впрочем, частые случаи раздельного жительства супругов в знатных семьях заставляли женщин браться за руководство родовыми землями и при жизни мужей. Марта Уилмот отмечала, что русские супружеские пары часто жили раздельно, и рассказывала о невестке княгини Дашковой, которая жила «безвыездно в деревне, в совершенно русском стиле, то есть проживая с мужем раздельно, но оставаясь с ним в прекрасных отношениях, и переписывалась с ним при каждой оказии»{467}. Принятая система дворянского землевладения увеличивала вероятность того, что помещице не удастся ограничить свои обязанности «женской половиной» домашнего хозяйства. Каждый из этих факторов позволяет понять, почему такое множество мемуаристов живописует, как дворянки с легкостью переходили от забот по дому к руководству крупными поместьями и твердой рукой правили всеми своими владениями. «Она всякую зиму лежала в постели и из подушек ее управляла всеми огромными делами, — писала Анна Керн о своей умной и распорядительной бабке, — все же лето она была в поле и присматривала за работами»{468}.
Незамужние женщины, оставшись без родителей, в принципе могли жить отдельно от родных. Еще в 1714 г. Петр издал указ о том, что незамужняя девица, достигшая совершеннолетия, вправе покинуть дом своего брата «при свидетелях»{469}. Но дворянки, использовавшие свои законные права, чтобы поселиться в собственном доме, явно нарушали традиции общества. Когда Анна Орлова отказалась покинуть имение отца после его смерти, ее дядя, граф Владимир Орлов, предупреждал, что она поставит под угрозу свою репутацию, если до замужества поселится одна, без надзора родных{470}. С другой стороны, незамужние девицы, бравшие на себя заботу о родительских имениях и попечение об осиротевших братьях и сестрах, вызывали одобрение{471}.
Неудивительно, что вдовство часто вынуждало женщин занимать место главы семьи и брать на себя ответственность за ее финансовые дела. Некоторые женщины, овдовев, освобождались от суровых или грубых мужей и получали возможность распоряжаться семейным имуществом по своему усмотрению. Бабушка И.А. Раевского жила в страхе перед мужем, частенько ее колотившим. Но когда он умер, оставив заложенное и перезаложенное имение, она посвятила себя воспитанию малолетних детей и приведению в порядок дел мужа. Дед Раевского оставил кое-какое имущество, но, по словам автора, именно благодаря деловому чутью и «крайней осторожности» его бабушки составилось то наследство, которое она завещала детям. «Она дешево скупала хорошие, но не заселенные земли и населяла их крестьянами с своих плохих земель», — писал Раевский, прибавляя, что расходы она полностью покрывала продажей леса. Жила она скромно, проводя зиму в Москве, а лето в имении, и в результате приобрела громадное состояние в очень короткое время. Потом бабушка Раевского разделила имение между своими четырьмя детьми — тремя сыновьями и дочерью, выделив им равные доли. Говорили, как замечает Раевский, что она больше любила дочь, чем сыновей, и поэтому той досталось гораздо больше законной доли{472}.
Документы по имениям показывают также, насколько семьи, лишившиеся отца, зависели от энергии и делового чутья овдовевшей помещицы. В конце XVII в. вдова князя Воротынского взялась наводить порядок в имении мужа. Вернув свое приданое и получив право на прожиток с многочисленных мужниных деревень, княгиня Воротынская стала покупать земельные наделы, менялась землями с другими помещиками, переселяла крестьян из имения в имение. Ее смерть в 1692 г., по словам одного исследователя, «была катастрофой для ее двора»{473}. В завещании, составленном перед смертью в 1718 г., граф Борис Шереметев вверил свои громадные владения надзору жены Анны{474}. Так как деревни Шереметева были разбросаны по разным губерниям, его вдова поддерживала непрерывную переписку с управляющими. Судя по ее корреспонденции, она очень старалась сохранить наследство для детей, хотя управление имениями в нескольких губерниях требовало от нее огромных усилий. «Нужно думать, что хозяйственная жилка, столь сильная у старшего сына ее, была чертой наследственной от Анны Петровны», — восклицает биограф ее дочери{475}. Он приводит многочисленные примеры того, как Шереметева пыталась снять с имения долги, и упоминает о том, что до самой ее смерти в 1728 г. управляющие редко покидали службу у графини{476}.
Мотив процветания семейных владений под надзором вдов проходит сквозь многие мемуары XIX в. Как вспоминал Аркадий Кочубей, после смерти отца его мать «неусыпно пеклась о нашем имении. Все части его она улучшила и покупкой приобрела еще много земель, строила новые дома, винокуренные заводы, занималась воспитанием своей дочери, берегла старушку свекровь, которая не могла бы без нея обойтись»{477}. Бабка Софьи Мещерской помогала мужу управлять поместьем в две с лишним тысячи душ в Тверской губернии, а после его смерти заняла место главы семьи и распорядительницы собственности{478}. П.П. Семенов-Тян-Шанский, в младенчестве оставшийся без отца, обстоятельно описал, как его мать сумела уплатить долги мужа и освободить их давно заложенное имение, продав рожь с хорошим барышом. «К замечательным административным и хозяйственным способностям моя мать присоединяла еще и финансовые, именно расчетливость, которой не было у моего отца», — отмечал он{479}.
Приобретая власть в форме землевладения, женщины оказывались не менее мужчин способными к тиранству и держали в страхе свои семьи, угрожая лишением наследства. Многие авторы оставили яркие воспоминания о капризах своих бабок, приносивших кому-то из потомков выгоду, а кому-то ущерб. Бабушка Анны Керн, ревностно надзиравшая за своим тверским имением в четыре тысячи душ, выделила внучке в приданое две деревни — и немедленно их заложила, чтобы добыть денег на обучение братьев и сестер Керн{480}. Бабушка М. Ватаци, чтобы насолить зятю, уговорила дочь отказаться от прав на отцовское поместье, а взамен отдала ей одну из своих деревень поменьше{481}. Софья Мещерская сохранила о бабушке более приятные воспоминания: перед смертью старушка позаботилась о том, чтобы каждая из ее внучек получила приданое стоимостью в 5 тыс. руб., что значительно превышало ту долю родительского имения, на которую они могли рассчитывать{482}.