Бабьи тропы
Шрифт:
— Анафема!.. Идол!..
Матрена хотела остановить ее.
Но Петровна оттолкнула ее, подскочила вплотную к низенькой божнице и плюнула:
— Тьфу, анафема!.. Тьфу, идол!.. Тьфу!..
Потом оторвала взгляд больших, обезумевших своих глаз от божницы, подняла глаза к потолку и, обращаясь уже к нему, исступленно закричала:
— Ну, что ты там?! Чего молчишь?.. Значит, нет тебя, нет!.. Значит, идол?!. Медяшка трехкопеечная!..
Степан осторожно взял ее за плечи и, косясь на плачущую Матрену, попробовал отвести
— Отойди, Настенька… Не надо… Нехорошо…
Но Петровна опять вырвалась из его рук и бросилась к лавке, на которой лежал трупик девочки, упала на колени и, обнимая трупик, целовала холодеющее личико, обливала его слезами и кричала в отчаянии:
— А-а-а!.. А-а-а!.. А-а-а!..
Глава 26
К рождеству погода установилась. В самые праздники дни стояли солнечные и морозные, а ночами дул небольшой северный ветер, небо блистало яркими звездами. Сбросившая с себя снежные хлопья, как будто поредевшая и почерневшая тайга тихо шумела.
В эти дни по таежным еланям и тропам от таежных заимок скользили к скиту на лыжах мужики и бабы; из далекой тундры приехали на оленях тунгусы и остяки. Приехали на веселое русское богомолье и на торг.
В первый день рождества скитское богослужение было долгое и торжественное. Молельня была переполнена народом. Вместе со старцами, трудниками и русскими заимщиками молились приехавшие тунгусы и остяки. Все усердно крестились на медные образки, и каждый — в молитвах своих — просил бога о даровании всяких благ.
После моления все двинулись к трапезной. Но сени, ведущие в трапезную и в кухню, оказались запертыми, а у дверей стояли дьяк Кузьма, трудник Фалалей и конюх Василий. Кузьма махал руками и кричал подходившим людям:
— Остановитесь, братие! Остановитесь! На минутку!.. Я вам сейчас обскажу, какой ныне будет порядок… Остановитесь…
Когда люди сгрудились толпой около сеней, Кузьма разъяснил новый порядок отпуска хмельного и продуктов — для разговенья:
— Отец Евлампий распорядился так: сейчас каждый из вас будет по очереди подходить ко мне и получать бесплатно от скита по одной чашке браги и по чашке ханжи. Можете тут же и выпить бражку и ханжу. Потом будете делать мне заказ: кому и сколько требуется ханжи или браги для обеда, сколько требуется пирогов, хлеба и разной закуски. За все будете платить мне либо деньгами, либо шкурками зверя. Понятно?
После небольшого молчания раздались негромкие голоса из толпы:
— Значит, ныне бесплатно будет нам только по одной чашке браги и ханжи?
— А почему раньше давали немного, но бесплатно и закуску?
Кузьма разъяснил:
— Нынче обитель не может вдоволь напотчевать всех бесплатно, братие, нынче у обители во всем большая нужда, во всем нехватка. Не можем мы много давать закуски бесплатно. Получите бесплатно только по одной чайной чашке
Кузьма помолчал и крикнул громко в толпу:
— Братие!.. Это будет ваша первая жертва во имя святой обители, во имя господа нашего Иисуса Христа!.. А мы, взамен того, будем молиться за вас денно и нощно!.. Поняли?..
Из толпы еще кто-то крикнул:
— А как же быть трудникам?
— С трудников ничего не требуется, — ответил Кузьма. — Трудники — свои люди. Им все бесплатно… Потому, все они работают на святую обитель… И все молятся за всех верующих христиан…
Кто-то нетерпеливо перебил Кузьму:
— Да ладно, Кузьма!.. Давай, отпускай!..
— Значит, поняли? — спросил Кузьма, добродушно посмеиваясь.
— Понятно! — закричали со всех сторон. — Поняли!
— Открывай дверь!
— Выдавай посуду!..
— Отпускай!..
Кузьма открыл дверь, отступил вместе с Фалалеем и Василием за порог, в сенцы, где приготовлены были одна бочка браги и одна бочка ханжи, несколько противней с разными пирогами и несколько корзин с посудой. Около пирогов стояла Матрена.
Кузьма приглашал:
— Пожалуйте, братие! Подходите!..
Развязывая на ходу мешки и кошельки, которые были набиты шкурками битого зверя, люди стали напирать вперед, к двери. Первым подошел к Кузьме со своей женой заимщик Михаил Потапыч Ковригин.
Кузьма выдал им по чашке ханжи и поздравил:
— Значит, с праздничком христовым, Михайла Потапыч! Пейте во здравие…
Кузьма и его жена перекрестились.
— И вас с праздничком, Кузьма Ларионыч!
— С рождеством христовым, Кузьма Ларионыч!
Когда они выпили по чашке ханжи и по чашке браги, Кузьма спросил заимщика:
— А на гулянку сколько и чего возьмешь, Михайла Потапыч?
Ковригин почесал за ухом. Деловито сказал:
— Давай, пока, две бутылки ханжи и жбан браги. — Он повернулся к жене и спросил ее: — Хватит, поди? Как думаешь?
— Выпивки, пока, хватит, — ответила его жена. — Вот хлебца бы… пирожков бы… на двоих…
Кузьма отпустил им ханжи и браги, а Матрена — по большому ломтю хлеба и по большому куску пирогов — с грибами и с брусникой. Кузьма взял за все десять шкурок белок и, сказав, что закуску они получат в трапезной, пропустил их в сенцы:
— Проходите в трапезную. Сами выбирайте там себе-место. Только под образами не садитесь. Под образами сядет отец Евлампий. Он будет благословлять трапезу.
Следующим подошел остяк.
Кузьма пошутил над ним:
— Ну, а тебе чего надо, нехристь?
Остяк так же шутливо ответил:
— Какой нехлист?.. Чего влешь, Куська! Моя клещена. Моя зовут Семка. Вот смотли! — и он быстро вытащил из-под малицы медный крестик и еще раз сказал: — Вот!.. Давай хана, давай блага…
А толпа сзади напирала, люди кричали: