Бабочки в жерновах
Шрифт:
Мурранец глазам своим не поверил. Она сдается? Снова сдается? Пришлось догнать упрямую женщину, схватить за плечи, развернуть к себе лицом и как следует встряхнуть.
– Лив! Мы ведь живы. Там, на острове Эспит, мы живы прямо сейчас. Там сейчас праздник, Летний Фестиваль. И даже Перец по-прежнему с тобой. Ничего не закончилось. Еще есть время для всего.
– Для чего? – подозрительно спросила стражница.
Неужели она не понимала? Ланс растерялся, вгляделся в глаза Лив и увидел в них такую обреченность, такую тоску, что выпалил
– Для любви, например.
И сделал то, что давно хотел сделать. Поцеловал Лив в сухие, припорошенные пылью губы. А потом вдруг спросил:
– Спорим, в прошлый раз ничего такого не было?
Всю романтику мгновения разрушил Перец, цапнув Ланса за ногу. Пребольно, к слову.
– Странный ты все-таки тип, Лэйгин, - помолчав, отметила стражница и повела плечами, стряхивая его руки. А потом взглянула испытующе и слегка насмешливо: - Не боишься застрять с нами? Отрастить крылышки?
– и потрепыхала кистями рук, изображая порхание: - Бессмертие, конечно, хорошая штука, но вечность – это очень долго, а жернова тяжелые, поверь.
– Когда ты, проходя мимо, одариваешь улыбкой меня, подобной последнему лучу солнца, я становлюсь сильнее в два раза.
Оно само вырвалось, правда! Такие маленькие, хрупкие, нежные, такие простые слова на мертвом языке. Слова о любви, пережившие века, оказавшиеся сильнее смерти. Эти слова, с которых всё началось, и теперь – всё закончится.
Сказал, и будто написал их на листочке, сложил его в «голубя» и запустил в темное небо, в пронзительную тишину. Чтобы он пролетел через пространство и время, приземлившись в кабинете саломийского профессора. Там, где смотрит в окно и улыбается Другая Лив. Письмо для Ланса Лэйгина. Лично в руки.
Лив уже приоткрыла рот, чтобы ответить чем-нибудь горестным и мудрым, дескать, и любовь поэты придумали, чтоб денег не платить, и не найдешь чувства глупее, чем бессмысленная надежда, но… Вместо этого губы женщины раздвинула какая-то совершенно неуместная бесшабашная улыбка. В конце концов, что им всем теперь терять? Жизнь, что ли?
– А-а, ладно! Попробуем! – и встряхнулась, превращаясь из тоскующей смертницы в живую и вполне деятельную Стражницу Эспита: - Бери ключ, - она сняла один из ключей со связки: - Выпусти Берта. Вдвоем вам хватит сил, чтобы разбить кладку - она же еще свежая. И вытащить Келсу. А я пока займусь остальными. Ну? Вперед!
Может, он и прав, думала Лив, вбегая в тюрьму. Может, все это неспроста. Может, боги вовсе не отвернулись и как раз сейчас на нас смотрят. Но есть только один способ проверить.
– Выходите! – кричала Лив, отпирая камеры и чуть ли не пинками выгоняя смертников в коридор. – Выходите! Быстрей!
– Думаешь, стоит? – заколебался Исил, выглянув из пыточной. – Задохнуться не так мучительно. Мы тут просто заснем, а там… Там и поджариться можно.
Но Кат, заразившись лихорадочным энтузиазмом, сильно пихнула его
– Дай пройти! Попытка не пытка – это разве не твои слова, зануда?
Кто мог, тот выбегал на арену, а кто не мог, тот ковылял или полз. Но хотели все. Не нашлось никого, кто бы отказался. Последний день Калитара в этот раз выдался… необычным.
– Это против правил, - заметил господин Тай, с достоинством покидая камеру.
– К воронам правила! – отрезала Лив. – Не до них сейчас.
– Я всегда считал, что из стражников получаются самые лучшие мятежники, - одобрительно кивнул лорд и стряхнул известку со своей туники. – Нужно только дать им время дозреть, как хорошему вину. Ну, веди нас, Лив.
Берт не поверил ни ушам, ни глазам, когда Ланс открыл замок от ошейника и сообщил, чем им предстоит заняться. Вечный пройдоха осторожно потрогал грязную, зато свободную шею, и в его бедовой голове тут же зародился план побега.
– Даже не надейся, - ухмыльнулся Лэйгин. – Калитар гибнет и мы вместе с ним. Я бы на твоем месте задумал то же самое. Более подходящего момента не найти, но…
Не хотелось портить человеку маленькое удовольствие, однако долбить стену все же лучше вдвоем.
– Но?
– Тебе не уйти от смерти, никому из нас. А если мы поторопимся, то Келса хотя бы умрет по-другому.
Было видно, что участь несчастной жрицы Лазутчика не особо волновала, но и оставаться в клетке ему совсем не хотелось.
– А может быть, я попробую…
Ланс и дослушивать не стал. Что там про черных кобелей, которых не отмыть добела, говорится? Калитарец как был бесчестным негодяем, таким и остался спустя тысячелетия. Как такое может быть, а?
– Делай что хочешь, - бросил он через плечо. – Можешь бежать. А я займусь Келсой.
Но в одиночку мурранцу ковырять стену не пришлось. Очень скоро Берт вернулся с еще одним заступом.
– Компания, собравшаяся на арене, мне не слишком рада. Да и Келсе они тоже спасибо не скажут. Это же из-за неё мятеж был подавлен.
И ведь ни капли раскаяния в голосе. Что за бессовестная скотина?
– Из-за тебя, - уточнил Ланс.
– Я свою работу делал, между прочим.
– Скоро тебя отблагодарят за труды, - не удержался от насмешки археолог. – Поднажми-ка еще немного. Во-о-от так!
Кладка поддалась, и они оба радостно воскликнули. Кто бы мог подумать, что ожидание неминуемой гибели так замечательно скрашивает совместная работа?
«Надо будет запомнить этот метод борьбы со смертным ужасом», - решил Лэйгин.
– Келса?
Но девушка уже умерла, задохнулась совсем недавно. Еще теплая была, когда Ланс вытащил из ниши её маленькое скрюченное тельце. А может быть, просто не захотела оставаться в мире, где торжествует предательство? Такое несчастное выражение застыло на её детском чистом лице. Смерть вытерла живые краски, как комедиант снимает остатки грима после представления.