Бабочки в жерновах
Шрифт:
Но знать все равно лучше, чем терзаться догадками и подозрениями. Теперь он знал.
Касательно же других женщин…
Дело не в непосильных узах и отсутствии разнообразия, вовсе нет. Случались моменты, когда и с Лисэт, и с Диной он бывал счастлив. Другой вопрос: хватало ли его любви и заботы на двоих. Ох, вряд ли.
Волны плавно покачивали лодку, как материнская рука люльку, баюкали бережно, словно море помнило о контузии и приступах головокружения. И сон упал на ветерана одинокой звездой, расчертив небо серебристой
А когда Хил проснулся, то увидел маленькую фигурку на берегу.
Лисэт. Он не кричала и не звала, просто терпеливо дожидалась его возвращения, как делала всегда. Терпеливая Лисэт. Рэджис до предела напряг зрение. Ну, точно, у её ног стоял саквояж. Значит, Дина сдержала слово.
Он взялся за весла и погреб дальше в море. Даром, что ли, заранее взял с собой удочки? То-то же!
А эти женщины… его любимые женщины получили свой шанс начать новую жизнь, хотя бы попытаться, и кто он такой, чтобы снова вмешиваться?
Уверенность, что Лив непременно припомнит старые грешки с доносами, крепла в почтаре с каждой минутой. Стоило только наткнуться взглядом на эмиссаршу, как в памяти воскресала сцена в калитарской темнице. Нет, Лив злопамятнее Лисэт и Лунэт вместе взятых. А еще она сразу поймет, что доносы для Гаральта второе любимое занятие после составления альманахов и ведения хроник. И не ошибется ничуть. А уж отомстить Лив умеет виртуозно. Отправит на каторгу, глазом не успеешь моргнуть.
– На твоем месте я бы точно сбежала, - подлила масла в огонь госпожа Матэи.
– А ты собираешься дать деру? Давай вместе! – обрадовался почтарь.
Но калитарская злодейка его идею не поддержала, молча похлопала по плечу и эдак злодейски подмигнула.
Исила Хамнета бояться и вовсе не стоило, он давным-давно переквалифицировался во врача и, к слову, неплохого. А вот Дину следовало остерегаться. И Лисэт. И еще дюжины островитян, чьи неприятности проистекали из отточенного веками практики эпистолярного искусства Гаральта. Эспитцы всепрощением не страдали ни в малейшей степени, а потому доносчику стало совсем неуютно. Решение последовать примеру покойного Эвита возникло в нем спонтанно, но крепло с каждой минутой, проведенной наедине с совестью.
А с другой стороны, если все равно придется возрождаться, и возможно без воскрешения памяти, то почему бы не схорониться в смерти, как в темном чулане, подумалось Гару.
Веревка нашлась быстро, мыло – тоже, оставалось только влезть на табурет. Если рассчитать длину веревки и сделать правильный узел, то всё случится быстро. Боль, яркая вспышка и потом вечная тьма. Приходилось уже быть повешенным и даже не раз, и приятных воспоминаний эти случаи не оставили. Как и моменты, когда Исил зубы рвал. Еще неизвестно, что паршивее.
Стоя под яблоней уже с петлей на шее, почтарь решил на прощание осмотреться
Хозяйский глаз подмечал всё: давно пора отремонтировать крыльцо и подлатать пол на веранде, покрасить наличники, а еще обязательно плитку на дорожке поменять - потрескалась сильно.
Потом внимание привлек велосипед. Так и есть – цепь порвалась!
– Вот ведь!.. – спохватился Гар и, аккуратно сняв петлю, слез на землю и поспешил устранить дефект.
Затем взобрался обратно, снова постоял, прощаясь с уютным коттеджем и садом. И заметил, что гадские кошки Кат Нихэль устроили себе сортир под шикарным кустом сортовых пионов.
«Непорядок! – возмутился он. – Люди придут на похороны, а тут кошки нагадили».
Допустить такое безобразие Гаральт не мог ни при каких обстоятельствах.
В конце концов, прыгать с табурета и обратно, каждый раз проверяя удавку, пришлось раз десять. И почтарь притомился.
Жизнь на Эспите, в окружении соседей, чей нрав и возможности давным-давно ведомы, в хорошем доме с устроенным бытом не так уж и плоха. Вдруг в следующей повезет меньше?
Словом, передумал Гаральт Нашвит вешаться. Но когда распутывал веревку, покачнулся, упал и пребольно подвернул лодыжку. Вот незадача-то!
– Исил! Эй, Исил! – Кат от души побарабанила сначала в дверь, а потом, отбив кулак, постучала в стекло веранды. – Ты там живой?
Притихший среди благоуханных зарослей коттедж Палача молчал, словно вымерший. А может, так и было? Может, кто-то из бывших калитарских узников уже заглянул к доктору Хамнету, чтоб побеседовать о старых добрых временах?
Кат настороженно огляделась. Никого. Эспитцы попрятались по своим норам, настороженные и чуткие, и сейчас, небось, лихорадочно припоминали, кто кому в Последний День ногу отдавил перед тем, как провалиться в трещину или зажариться… Ветеринарша поежилась, словно ее вдруг сквозняком прихватило. Исил недаром заперся и шторы опустил. Только защитят ли Палача, обнаружившего вдруг, что все его бывшие подопечные обрели не только память, но и свободу, опущенные шторы и дверь, кажущаяся такой хлипкой по сравнению с воротами калитарской тюрьмы?
«О себе бы лучше побеспокоилась, дура», - выругала сама себя госпожа Нихэль. Островитянам есть, что припомнить, и жестокосердной Охотнице. Убить, может, и не убьют, а вот дом подпалить – это запросто.
– Исил! – скорее от страха, чем от злости Кат стукнула в дверь так, что чуть не проломила филенку: - Да открой же! Не отсидишься!
– Тише ты! – прошипел голос доктора непонятно откуда, но точно не из-за двери. – Разоралась!
Госпожа Нихэль недоуменно покрутила головой в поисках соседа. Голос шел снизу, из сокрытого за клумбой с лилиями входа в подвал.