Бабур (Звездные ночи)
Шрифт:
Мать Айши-бегим умерла в молодости, девочку взяла на воспитание Мехр Нигор-ханум, у которой детей не было, да и сейчас она заботится об Айше, как родная мать. Бабур подумал весело: вот, она и тетка, и теща, будет.
— Истощал-а-а-ла, — протянул Нуян. — Голодали они сильно, давно не видели хлеба. «Муки невозможно было найти и за золото», — так сказала ханум. И плакала, плакала. Ели, говорит, лепешки из отрубей. И дров у них нет, дрожат от холода.
— Неужто Байсункур был так жесток к женщинам?
— Ну, мирза Байсункур и сам досыта не ел в последние дни… Шутка ли, семь месяцев просидеть в осаде! На улицах
Нуян Кукалдаш несколько мгновений помолчал, таинственно улыбнулся, сейчас об Айше-бегим начнет, — Бабур нетерпеливо взмахнул рукой:
— Говори, Нуян, говори же…
— В украшенной золотом комнате, ну, как в этой, примерно, — Нуян обвел взглядом стены, — встретила меня Айша-бегим в белом ажурном покрывале… — Нуян опять сделал передышку. Айша-бегим, вправду сказать, ему не понравилась: лица ее под покрывалом он не смог разглядеть, а фигура слишком маленькая, худенькая, тщедушная какая-то вся. — Показалась она мне… тоненькой-тоненькой. «Добро пожаловать!» — говорит.
И голос такой нежный, ласковый такой, чистый.
«Как это несправедливо», — подумал Бабур. Тоскуя по Айше-бегим, он примчался сюда из Андижана, а не может ее увидеть сразу же. Им нельзя встретиться, нарушится обычай, пойдут порицания, своей нетерпеливостью можно обидеть родных девушки.
На лице Нуяна Кукалдаша так и было написано, что у него-то есть лекарство от этой несправедливости.
Нуян сунул руку за пазуху и вытащил оттуда маленький кисет из белого шелка.
— От имени Айши-бегим вам вручила этот кисет Мехр Нигор-ханум!
Бабур помял кисет в руке. Вроде бы ничего нет, но когда он развязал тесемки и, расправив горловину, опорожнил кисет, на ладонь выпали два алмазика. Каждый чуть больше росинки, но — тяжелые. Мерцали алмазы и нежно, и горячо.
— Посмотрите на изнанку, — сказал Нуян.
Кисет украшали нежные бусинки, а изнутри было вышито красным шелком слово, которое Бабур поначалу и не заметил. Одно слово, а какое! «Избавителю», — и одно это слово показалось Бабуру сладостней, чем поэма о любви. Айша-бегим, видно, вышила это заранее, не могла же она завершить такую работу прямо при Нуяне. Значит, верила, что Бабур придет, освободит ее!
— Послушайте-ка, мирза, историю этих алмазов, что вы держите на ладони, — продолжал Нуян непринужденно. — Знаете, откуда они? С чалмы Султана Ахмада, когда он сидел на самаркандском троне!.. Его дочь пожелала, чтобы эти алмазы вместе с вами снова засияли на самаркандском престоле, — да будут они сиять на вашей голове, мой мирза, еще сто лет!
При упоминании о Султане Ахмаде Бабур помрачнел: не так давно еще самаркандец был жив, завоевал его, Бабура, земли, и пришлось искать с ним мира — мира без победы. Но алмазы сверкали таким чистым светом, что их лучи казались ему светом глаз невесты. Она ждет его!.. И потом — он все-таки победил!
— Пусть будет так, как того желает Айша-бегим! — сказал Бабур. Затем хлопнул в ладоши, вызывая досторпеча [84] .
Досторпеч ловко пришил алмазы на чалму, которую
84
Досторпеч — лицо, отвечающее за шахский гардероб.
В тот вечер Бабур, горя желанием встретиться с невестой — своею заочной любовью, — начал писать газель:
О неземной твоей красе твердили мне всегда. Чтоб убедиться в ней, я сам сейчас пришел сюда…Студеный зимний ветер пробирал до костей. Закованные в цепи, тщетно кутались в рваные лохмотья, дрожали узники, согнанные на главную самаркандскую площадь Регистан, чтобы узнать о себе приговор городского казия-судьи [85] .
85
Кази (казий) — судья, судивший по законам шариата.
Надежные чиновники доказали: эти совершили тяжкое преступление, обман. Во время осады они подослали к Бабуру человека с предложением: подъезжайте, мол, ночью к воротам Феруза, мы их вам откроем. Десяток отважных нукеров пошли к Горн Ошикон [86] , а как, начали потом залезать на стену, эти их схватили и выдали байсункуровским военачальникам.
— Это не мы, не мы… Те, на ком измена, кто выдал ваших, сбежали! — превозмогая страх, выкрикнул один из согнанных.
86
«Пещера влюбленных», около самаркандских ворот Феруз.
На его слова никто не обратил внимания.
Действуя в соответствии с высочайшим фирманом и по обычаям отцов и дедов, касающихся форм наказания врагов, палач, связав за спиной запястья рук осужденных, подводил их, но одному, к особливо для этой цели вырытой яме, заставлял стать на колени и наклонять головы. Удар мечом по шее, и горячая кровь казненного обрызгивала камни площади, испуская на холоде тепловатый нар…
Яму засыпали, а шедший всю ночь снег упрятал следы казни ослепительно белым покровом.
На другой день к полудню потеплело, снег на голубых куполах начал стаивать.
После полуденного намаза [87] мирза Бабур сел на коня и выехал осмотреть торговые ряды Самарканда. Рядом с ним — Касымбек, чуть поодаль за ними — Ахмад Танбал, еще один бек по имени Ханкули, несколько нукеров. Сопровождал их старый самаркандский поэт Джавхари, хорошо знавший, что где есть в городе.
Миновали ханаку — обитель для путешествующих и странствующих, увенчанную некогда, еще при Улугбеке, огромным куполом. Джавхари указал на улицу, что вела к восточным воротам.
87
Намаз — обязательные молитвы мусульман, совершаемые пять раз в день.