Багратион. Бог рати он

Когинов Юрий Иванович

Так летели по городу верхом на конях и встали у губернаторского дома. Багратион, первым соскочив с седла, бросил поводья подбежавшему казаку и стремительно взлетел по ступенькам вверх.

Дом был в один этаж. Потому из вестибюля не следовало никуда подниматься и ни в какую комнату заходить — тот, к кому князь прибыл, сам вышел навстречу.

Михаил Богданович Барклай-де-Толли был фигурою высок и худ, голова удлиненная, почти с полною уже плешивостью. Как и его гость — по торжественному случаю в лентах и орденах, на согнутой руке — шляпа с плюмажем.

В выражении лица, будто это был навсегда застывший слепок, почти ничего не изменилось, лишь едва потеплели

серо-голубые глаза, когда он, прихрамывая, двинулся к гостю.

— Мой любезный князь Петр Иванович! Как я счастлив увидеться с вами вновь. И это — после тех неимоверных трудов, что выпали нам обоим и армиям, нами предводительствуемым. Но вот мы — вместе. И если бы вы еще задержались с визитом ко мне всего на четверть часа, я сам был бы у вас. Видите, вышел и уже готов был садиться в седло.

Как и физиономия, речь главнокомандующего Первой армией была бесцветной, лишенной приличествующих случаю интонаций. Напротив, Багратион, протянув руку, проговорил сердечно и горячо:

— Имею честь засвидетельствовать, милостивый государь Михаил Богданович, я всегда был счастлив вас любить и почитать и к вам был расположен как самый ближний. Ныне же — и того более. И я почту себя еще более счастливым, коли мы оба теперь, как воедино соединились наши армии, сольем и наши с вами помыслы и свершения.

— Так вы, князь, выходит, уже наслышаны о том, что государь дал мне право действовать в соответствии с моими собственными усмотрениями? — продолжил военный министр с тем правильным, но слишком уж твердым и жестким выговором слов, коим отличаются люди, хотя и живущие в России, но все же имеющие иностранные корни. — Таким образом его величество развязывает мне руки, предоставляя полную власть для ведения боевых действий.

— Вот то, о чем я мечтал с самого начала войны! — живо отозвался Багратион, когда они оба уже вошли в комнату, служившую, видимо, кабинетом губернатора, а теперь уже Барклая. — Порядок и связь, приличные благоустроенному войску, требуют всегда единоначалия. Тем более — в настоящем времени, когда дело идет о спасении отечества. И — верьте мне — я ни в какую меру не отклонюсь от точного и покорного повиновения тому, кому благоугодно подчинить меня.

— Значит ли это, князь Петр Иванович, что вам угодно, так сказать…

Михаил Богданович не успел закончить начатой фразы, как Багратион произнес с подчеркнутою торжественностью:

— Засим я и спешил к вам, дабы вместе с моею армиею встать под ваше начальство и, начертав совместно с вами общий план решительных действий, тем исполнить волю и пожелание императора!

«Пресвятая Дева Мария! — вдруг промелькнуло в голове Барклая. — И эти слова я слышу от непокорного Багратиона! Нет, сие никак невозможно, наверное, я не так его понял. В самом деле, он, превосходящий меня по старшинству, вверяет собственную персону в мое подчинение? А где же его самолюбие, где то чувство превосходства, что я сам постоянно ощущал, еще не так давно находясь в его непосредственном подчинении? Нет, князь Багратион так просто не поступится своею гордостью. Его ум хитер, изворотлив. Это мне, а не ему, носителю громкой славы, покорно подчинять себя тому, кто волею случая в сей момент оказывается на вершине субординации…»

И вдруг Барклая как обожгло. Будто вражеское железо впилось в его тело, как когда-то под Прейсиш-Эйлау.

«Да, вот она, цена его, Багратионовой, внезапной покорности: не я с сего дня стану над ним по повелению государя императора, а он, Багратион, выражая волю моей и своей армии, повлечет меня за собою в решительный бой с неприятелем! Вот

почему он, не тратя ни часа на раздумья, отбросив всяческие расчеты самолюбия, первым прибыл ко мне. Так как же теперь поступить мне? Формально подчинив себе того, кто всегда и во всем меня превосходил, моральной власти коего я панически избегал, ныне, по иронии судьбы, вновь окажется надо мною. О неумолимый рок судьбы! Но нет, я, как всегда, буду непроницаемо тверд. Я не дам себя сломить. Пусть у меня нет такой громкой славы и тех талантов, что имеются у моего нынешнего соперника. Однако у меня — свои добродетели, свои качества человеческой натуры, что всегда оказывали мне неоценимую службу. И которые, в конечном счете, помогли из рядов самых неприметных выйти в ряды первостатейные».

Ни в коей мере Барклай-де-Толли не был существом бездарным и по сему свойству — завистником и карьеристом. Напротив, с младых лет он прослыл весьма одаренным, отменно прилежным и трудолюбивым офицером, обладавшим к тому же душою предельно честной. Однако же и по происхождению своему, и по складу ума и характера не принадлежа к числу людей необыкновенных, с самого начала службы он излишне скромно ценил свои хорошие способности и потому долгое время провел в небольших чинах и в должностях весьма незаметных.

Происходя из небогатого шотландского рода, вступившего в русскую службу еще при Петре Великом, сам Михаил Богданович до возвышения в чины имел состояние весьма ограниченное, скорее даже никакого, отчего должен был смирять свои желания и стеснять потребности. Отсюда и выработался характер воздержанный во всех отношениях, неприхотливый, способный без ропота сносить все недостатки и даже горести.

Пожалуй, отсутствием унаследованных богатств да относительно долгим пребыванием в чинах незаметных они оба, Барклай и Багратион, в определенной степени были схожи друг с другом. Во всем ином они, увы, различались резко обозначенными противоположными качествами, которые, к слову сказать, проявились также в самом начале их уже взявшей разбег карьеры.

Как весьма тонко подметил генерал Ермолов, отлично знавший обоих главнокомандующих, «князя Багратиона счастие в средних степенях сделало известным и на них его не остановило. Война в Италии дала ему быстрый ход. Суворов, гений, покровительствовавший ему, одарил его славой, собрал ему почести, обратившие на него общее внимание. Поощряемые способности внушили доверие к собственным силам.

Барклай-де-Толли, быстро достигнув чина полного генерала, совсем неожиданно звания военного министра и вскоре соедини с ним власть главнокомандующего Первою Западною армиею, возбудил во многих зависть, приобрел недоброжелателей. Неловкий у двора, не расположил к себе людей, близких государю, холодностию в обращении не снискал приязни равных, ни приверженности подчиненных. Между приближенных к нему мало имел людей способных и потому, редко допуская разделять с ним труды его, все думал исполнить самостоятельною деятельностью.

Князь Багратион, на те же высокие назначения возведенный — исключая должности военного министра, — возвысился согласно с мнением и ожиданиями многих в его собственном окружении и при дворе.

Конечно, имел завистников, но менее возбудил врагов. Ума тонкого и гибкого, он сделал при дворе сильные связи. Обязательный и приветливый в обращении, он удерживал равных в хороших отношениях, сохранил расположение прежних приятелей. Обогащенный воинской славой, допускал разделять труды свои, предоставляя содействие каждому. Подчиненный награждался достойно, почитал за счастие служить с ним, всегда его боготворил.