Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине.
Шрифт:
Мы поняли, что он пришлет убийц.
Бросились с чердака из этого двора, хотя по всем улицам шла резня.
Ерусаленко потом хвастался официанту в столовой, что у него 30.000 рублей, кроме массы вещей.
Вещи он вскоре увез в деревню Сентово, вблизи Елизаветгрода, и, говорят…купил там большой дом.
45. Убийцы и защитники
Я живу у вокзала, христианка, но была за евреем замужем.
Погромное настроение у нас в
Бабы кричали:
— Все наши несчастья от жидов. Когда уничтожим их коммуну и чрезвычайку, тогда станет дешево.
И возлагали свои надежды на Григорьева.
За неделю до его прихода русская прислуга стала покидать еврейские дома.
Еще когда григорьевский полк был впервые в городе, в конце апреля, настроение его уже было определенное. Однажды русский рабочий, чтобы отделаться от своего квартиранта русского, привел солдат и указал им на него, как на коммуниста.
Тот вырвался и побежал в штаб.
— Ваш хозяин жид? — спросили там его.
— Нет, русский.
— Жаль… если бы жид, немедленно расправились бы.
Потом полк был отозван.
В городе остался небольшой отряд.
Коммунисты разоружили его.
И вот, в половине мая, после жестокой орудийной канонады, масса войск и разного люда в шинелях, с винтовками, револьверами и бомбами, ворвались в город. Тотчас же начался погром, начиная с Вокзальной улицы.
Я оделась сестрой милосердия.
С подругой, беспокоясь за участь близких, побежали в город, стараясь опередить солдат, звавших друг друга на Большую и Дворцовую. Мы забегали в дома знакомых, но там видно все спрятались, — всюду было пусто. Подбежали к дому Гомберга, на Большой, рядом с пассажем, — у этого дома сквозной вход. Там друзья евреи. Мы стали у ворот с Банной улицы, как наименее крепких, и, как сестры милосердия, отводили банды.
Всю ночь дежурили у ворот.
С нами дежурили и 2 крестьянина, не допустившие убить артистов-евреев, румынских подданных. Они жили неподалеку от гостиницы, их вытащили во двор и хотели расстрелять, но благодаря заступничеству крестьян, лишь заставили петь и плясать, потом отпустили.
Дом Гомберга от пассажа отделен высокими постройками.
Два дня подряд квартиры в пассаже грабили, и евреев убивали. Часть их через высокие постройки хлынула во двор Гомберга, свыше 100 человек, с разных сторон. Они попрятались по сараям, а мои знакомые скрылись на чердаке. Этот чердак отделялся от чердака пассажа лишь тонкой стенкой, а там шли убийства, слышались мольбы, душераздирающие крики, стоны убиваемых и недобитых людей.
У знакомых был грудной ребенок.
В страхе, что он заплачет и привлечет убийц, некоторые решили пожертвовать ребенком и, если он заплачет задушить его.
К счастью, он не заплакал.
Трое суток мы продежурили с подругой у ворот дома, принимая всевозможные меры, что бы отводить погромщиков. Потом решили отправиться в красный
— Боже, убивают… режут…
Мы зашли во двор.
…5 трупов в лужах крови…
Следом за нами вошел матрос.
Он утирал пот, ливший с него ручьями, и вид у него, был озверелый.
— Что вам нужно? — спросил он.
Ответили, что пришли убирать трупы.
— Идите в штаб, возьмите разрешение.
Ушел.
Тут нам сообщили, что этот матрос расстрелял лежавших во дворе, а потом приканчивал их шашкой. Трупы были в ужасном виде: разрезанные животы, руки, ноги… виднелись внутренности… весь двор залит кровью.
В субботу появился приказ о прекращении погрома.
Разъезжала милиция.
Но при ней же продолжался грабеж.
Мужичок, направлявшийся в город с мешком в руках, остановлен был ими.
Он заискивающе спросил:
— Что же, нам уже нельзя… уезжать надо?
— Да, да, уезжайте. Теперь вы нам привозите уж хлеба, сала…
Идет баба с мешком и весами. Я обращаюсь к милиции.
— Почему же допускается грабеж?
— Ничего, в деревне весы пригодятся, — отвечает милиция.
Встречаю двух верховых, по виду интеллигентных. В руках у них сорванные дощечки с названием улиц — «Ул. Ленина», «Улица К. Маркса».
Поняла, что штабные.
— Вы из стражи?
— Нет, мы катаемся.
— В такое время катаетесь?..
Улыбаются.
Сказала им, что у нас крестьяне разграбили имущество.
— Это ошибка, сказал старший, — вы русские, вас не тронут… но ошибки бывают.
И добавил многозначительно:
— Лес рубят, щепки летят.
Я спросила:
— С кем имею честь говорить?
— Я командир Павловского полка.
46. Душа обывателя
За 2 дня до Елизаветградского погрома вооруженные люди вошли во двор, где я живу, и спрашивали русских соседей:
— В каких квартирах живут жиды?
Те указали.
Пришедшие записывали.
А потом посоветовали христианам свои двери отмечать крестами.
Обеспокоенный, я спросил соседей:
— Что это значит?
Они отвечали:
— Скоро будут резать евреев.
Я пошел к базару, догнал вооруженных и спросил:
— Зачем вам, товарищи, нужно знать, где живут в нашем доме жиды?
— Кто вы такой? — спросили они.
— Я православный.
— Тебе бояться нечего, — сказали они, — а жидов мы скоро будем, резать.
На базаре знакомые евреи рассказывали, что и у них был опрос.
Вскоре же в город ворвались григорьевцы.
Мы с женой поспешили уйти из дому.
Жена с грудным ребенком на руках пошла к сестре, а я в другую сторону, на кирпичный завод брата. На углу мы расстались. К жене подбежала шайка и много баб, остановили ее с криками: