Багровая книга
Шрифт:
Вошел "Сам".
Он держал в руке фотографическую карточку.
Сравнил ее с находившимся здесь евреем, человеком уже пожилым, сильно окровавленным, и ничего не проговорив, гордо держа голову, удалился.
Наша участь была, по-видимому, решена:
– - В реку.
Об этом нам говорили и говорили безумолку, входившие и выходившие солдаты.
Но тут вошел вахмистр.
С револьвером в руке, качаясь на ногах, со слюной у рта, стал он заплетающимся языком говорить солдатам,
– - Человеческую жизнь надо щадить,-- говорил он.
Нас освободили.
138
16
На чай
Вошли солдаты...
Старик отец отдал все деньги.
Но они увидели на постели мою жену, она больна была воспалением легких, и у нее тоже потребовали денег. Она указала на свое опасное положение, но была грубо выброшена из кровати, тщательно обыскана, а кровать разворочена.
За нее вступилась мать.
Целуя руки, просила пожалеть больную женщину, но в ответ ее ударили ручной гранатой в голову, и она лишилась чувств.
Стали грабить.
Убили отца, ранили сестру.
Очистили все.
Ушли навьюченные.
Когда пришли другие, уже застали полный разгром.
Один сказал:
– - Пойдем, товарищ, здесь уж все сделано.
А другой обратился ко мне:
Давай, по крайней мере, на чай... не стану же я к вам, жидам, ходить для "плезиру".
17
Цадик
Когда в Чернобыль вошли повстанцы, наша квартира, по чьему-то указанию, была окружена отрядом солдат человек в 200, во главе со старшим, который выделялся своими веселыми свободными манерами и изящной одеждой.
Они постучали в дверь.
Мы медлили, потому что боялись открыть.
Тогда стали стрелять.
Мы сейчас же открыли.
Зашли в дом, потребовали хозяина, а когда отец подошел к ним, увели его на улицу. Поставили около дома, обыскали,-- нет ли оружия и спросили:
– - Чем занимаешься?
Отец, как галицкий еврей, плохо понимает русскую речь, и вместо ответа на вопрос он начал что-то лепетать. Заметив на отце большой "талес-котен", шелковый кафтан, "штраймль",-- головной убор цадиков,-- и его длинную седую бороду, предводитель обратился к нему:
139
– - Ты раввин. Поклонись армии!
Отца заставили стать на колени, снять с головы "штраймль" и поклониться.
Отпустили.
Вскоре началась канонада.
К ночи вступили в город повстанцы-струковцы.
В полночь ворвались к нам два солдата, полные злобы. Хотя дверь была открыта, они выбили при входе окна, и держа
– - Деньги... а то убьем вас всех.
Отец отдал им все деньги, бывшие при нем, что-то очень много. А солдаты кричали:
– - Жиды коммунисты... они оскверняют церкви и убивают священников... надо вырезать всех жидов!
Они разбили все шкафы и комоды, несмотря на то, что те были открыты, и вынули оттуда без разбора все, что попадало им под руки, сколько только могли.
Потом всю ночь партия за партией заходила,-- все с одними и теми же ругательствами, с угрозами смерти... и побоями.
Мы сидели и ждали...
Вот еще... еще...
– - Жиды... коммунисты...
Ломали, уничтожали все, что не могли взять с собой, и забрали все, что только захотелось.
...Наконец, заметив в следующей комнате отца, потребовали от него снять с себя брюки и отдать им. Отец предложил им другие, но они настаивали на своем. Отец принужден был отдать им брюки, оставшись в одном нижнем белье
Это страшно на него подействовало.
До того времени он довольно хладнокровно относился внешне к тому, что забрали и разрушили все наше имущество, накопленное в течение долгих поколений и заключавшее в себе драгоценности богатой, именитой раввинской семьи. Когда сняли с него брюки, он разрыдался, и все его тело сотрясалось.
Он в этом акте почувствовал ужасное унижение.
Когда стало светать, он ушел в молельню, находившуюся вблизи, а я осталась дома со своими сестрами. К полдню мы услыхали топот лошадей и дикие крики солдат, вступающих на нашу улицу, потом выстрелы...
И задыхающийся голос из синагоги.
Стало тихо.
Я вошла в синагогу и никого там не нашла, а там было, кроме отца, еще 8 стариков, молившихся в талес и тфилин. Я вернулась на улицу. Со всех сторон мчались пьяные
140
солдаты на разгоряченных конях с голыми саблями и ружьями наготове. Потом я узнала, что отца и стариков увели к реке. Еврей, живущий у реки, рассказывал, что том над ними безмерно надругались.
Приказывали им петь еврейские песни.
Плясать...
Отца недавно вытащили из реки и похоронили.
Вся семья наша валялась остальное время погрома у соседей. На нас уже не производили никакого действия ни частые посещения бандитов, ни угроза револьвером или замахивание саблей. Мы отупели, оглохли. Когда вернулись домой, нашли пустые, продырявленные стены, перья разорванных постелей, поломанные окна и двери, кучу расщепленной мебели и разбитого стекла, разорванные испачканные книги.
18