Багровая книга
Шрифт:
Всех привели к откосу.
Приказали снять платье и сапоги.
Все мы остались в одном белье.
Я попросил разрешения попрощаться с отцом.
Мне разрешили.
Я подошел к отцу, и, взяв его за руку, вместе с ним стал выкрикивать слова предсмертной молитвы, упоминая в ней имена своих детей.
152
Затем нас поставили в одну шеренгу.
Лицом к реке.
Позади раздалась команда.
– - Пли.
...Три залпа...
Все упали.
Раздались стоны и крики раненых.
Гайдамаки прибежали и стали приканчивать стонавших. Особенно им долго пришлось возиться с русским, который упорно боролся со смертью.
...Все стихло...
Гайдамаки ушли.
Я начал себя ощупывать и удивился, что не только жив, но даже и не ранен. Убедившись, что никого вблизи нет, я бросился стремглав бежать по направлению к ближайшей деревне. В одном месте, проходя по реке, провалился сквозь лед и очутился по колени в воде. Но ни усталости, ни холода не ощущал. Наконец добрался до деревни, пришел в дом знакомого христианина, разбудил его и рассказал обо всем случившемся.
Он плакал, слушая меня.
Но посоветовал не оставаться у него, ввиду близости города. Он дал мне сапоги и платье, Я направился в следующую деревню, а оттуда кое-как добрался до местечка Меджибож".
22
Не захотел ждать
"Мы видели из окна, как целая ватага с шумом и криком, зашла в дом Слуцкого, расположенный под одной крышей с нашим. Вскоре Слуцкий с женой прибежали к нам. Они рассказывали, что у них из квартиры все забрали.
И шубы, и костюмы, и белье. Мы сидели все вместе и ожидали, что будет. Вдруг к нам заходят двое. Они были уже и раньше, но теперь снова принялись искать и шарить по всем углам и шкафам.
Тут старший пристал к Слуцкому.
– - Дай 500 рублей.
Тот стал уверять, что денег нет.
Он обыскал его, и, действительно ничего не нашел. Тогда он сел на стул, заложил ногу за ногу и сказал:
– - Ну, значить, колы грошэй у тэбэ нэма, так я тэбэ вбью.
Через минуту он попросил, чтобы ему дали кусок курительной бумаги.
153
Ему дали.
Он поблагодарил, вынул пачку махорки, посыпал в бумагу, скрутил папиросу, закурил.
И спокойно, совершенно хладнокровно сказал:
– - Ты лучше дай гроши, а то ий-Богу убью.
Жена Слуцкого сказала, что она пойдет поищет, может быть и достанет. Он ответил:
– - Добре, подожду.
Жена ушла.
А он все время сидел с нами, спокойно и мирно беседовал. Но глаза его меня пугали: в них было что-то недоброе, даже страшное.
Прошло около часу.
Слуцкая все не возвращалась.
Тогда он встал.
И совершенно спокойно сказал.
– - Я больше ждать не хочу.
Сделал знак.
– - Ходим.
Вывел
И сейчас же раздался выстрел.
Мы выбежали во двор.
...Раненый в бок Слуцкий лежал в луже крови.
23
Риза
Это было на Пасхe.
Я по ремеслу красильщик и живу в Горностайполе давно.
Должно быть, кто-нибудь из соседей указал, что у меня в доме хранится какой-то "очень страшный предмет" потому что утром зашли ко мнe несколько повстанцев, вооруженных нагайками и ружьями, и произвели строгий обыск.
Рылись в куче тряпок.
И вот нашли пестро выкрашенное полотно.
– - Ось воно, тэ самэ,-- с удовольствием крикнули они.
Это был кусок театрального занавеса, купленный мною недавно, чтобы перекрасить его и пошить что-нибудь для продажи.
Я стал им объяснять.
Но они не слушали меня.
Сильно взбудораженные они горячились и кричали, что евреи позволяют себе, уж слишком много.
154
– - Оскверняют христианские святыни, выкалывают святым глаза...
А в доказательство потрясали пестрым обрывком театрального занавеса.
– - Риза... риза...
Избили меня.
Потом окутали меня в ризу и вывели в таком виде на базар. День был воскресный, базар полон крестьян. Один из солдат, ведший меня, обратился к ним с зажигательной речью против евреев и кричал, что единственный способ избавления от еврейского засилья:
– - Перебить всех евреев и бросить их в реку.
Тыкая пальцем в меня, завернутого в пестрое полотно, он закончил:
– - Вот доказательство -- до чего уже дошла еврейская наглость.
Крестьяне смотрели на меня с любопытством, со всех сторон они ощупывали полотно.
– - Комендантская штука.
Солдаты употребили все свое ораторское искусство, чтобы переубедить крестьян, но все их старания и доводы были тщетны.
Крестьяне остались при своем:
– - Это не риза.
Возможно, что до известной степени тут роль сыграли мои хорошие отношения с крестьянами. В качестве красильщика я всегда умел приноровиться к крестьянскому вкусу, в особенности крестьянки приходили всегда в восторг от моей работы.
Солдаты все-таки упрямились.
– - Это риза.
И повели меня в штаб.
Там я был арестован и мне объявили, что будет произведено следствие, а потом будет суд с участием самого атамана.
Положение мое было тяжелое.
Я знал, чем, как у нас, так и в других еврейских поселениях, кончались обычно такие следствия: они влекли за собой смертный приговор. По производившимся приготовлениям к следствию, по отдельным словам и замечаниям солдат, я угадывал, что мое дело собираются раздуть в торжественный религиозный процесс.