Багровая книга

Гусев-Оренбургский Сергей Иванович

Когда евреи бежали из села Орони, я должна была искать для своего мужа подводу, потому что идти он не мог. Но мужики, к которым я обращалась за подводой, отказали мне, говоря, что они получили строгий приказ:

– - Евреев не возить.

К нам ворвалось 10 повстанцев и потребовали, чтобы мы им указали,-- где находятся наши сыновья-коммунисты.

Начали бить нас.

Старик отдал им последние 200 рублей, и они ушли. Дальше оставаться дома мы уже боялись и решили куда-нибудь спрятаться. Мы стали пробираться в сарай. Мне это удалось.

А старика уже заметили и повели в ближайшую хату. Я слышала, как они требовали у него, чтобы он выдал сыновей.

Он с раздражением ответил:

– - Оставьте меня в покое.

Выстрелили в него 3 раза.

Он упал.

Тогда уже мертвому, ему разрубили голову и разрезали лицо. Раздели его и забрали все вещи.

Слышала, как они говорили между собой.

– - Надо найти его жену, она тут где-нибудь. Хорошо запрячь ее, чтобы она отвезла мужа к реке.

165

Другой сказал.

– - А потом мы ее утопим.

Я начала пробираться через заборы, пока не добралась до конца деревни. Там знакомый крестьянин сжалился надо мной, но боялся пустить к себе в хату и запер меня на ключ в сарае с картофелем.

37

Раскаявшийся староста

20-го марта пришли к нам в деревню Печки десятка два струковцев. Они были назначены охранять реку и сторожить пароходы.

– - Будут пароходы,-- говорили они,-- будут золотые браслеты, часы и хорошие сапоги.

Часть их расквартировалась в деревне. Меня встретил на улице струковец и крикнул:

– - Ты еврей... коммуны вам захотелось! Вы ее найдете в воде или под водой!

Я стал ему возражать.

Вокруг собрались крестьяне.

Солдат оказался недалеким, ему нечего было отвечать на мои доводы, и крестьяне смотрели на него с иронией.

Он отпустил меня и ушел

Вечером струковцы согнали местных евреев и перед пулеметом потребовали контрибуцию.

Сошлись на 2000.

Стало спокойно.

В это время стал наступать большевистский отряд. Евреи оставили деревню и кое-как попрятались в окрестностях. Струковцы победили. Когда через 3 дня евреи вернулись в деревню -- их дома были совершенно разгромлены и все хозяйство исчезло. Оказалось, что почти все вещи были забраны местными крестьянами. Я начал настойчиво требовать, чтобы крестьяне вернули мне награбленное. В этот день струковцев не было в деревне, крестьяне испугались и начали понемногу сносить мою домашнюю утварь.

Мне сказали:

– - Сосед забрал перину и подушку.

Я пошел к нему.

Он напал на меня зверем -- кричал, как я осмеливаюсь требовать у него,-- старосты деревни, грозил меня арестовать и передать в руки струковцев, как коммуниста. Я увидел, что произошла какая-то перемена в моем соседе. Он был всегда спокойный, своеобразно совестливый, со мной был всегда добр. Я понял, что мне нельзя больше оста-

166

ваться в деревне, я должен отсюда выбраться, дабы спасти жизнь, Я вышел из дому и немедленно, как на прогулку, чтобы не заметили меня крестьяне из деревни. По дороге я, по поведению крестьян, заметил, что со мной должно тут что-нибудь случиться.

Я зашел на минуту в хату к мужику.

Вслед за мной вбежал туда староста с ружьем.

– - Ага, ты тут... ты хочешь удрать,-- я тебя сейчас застрелю!

Насилу мне удалось успокоить старосту.

Он ушел.

Приказал мне ждать десятников.

Я снова незаметно выбрался из хаты и, крадучись, через заборы, поля, утопая по горло в воде, добрался до реки, а оттуда переправился на лодке в Остер. Потом узнал: пришли струковцы на следующий день в деревню, вывели все тамошнее еврейское население, стар и млад, за деревню в поле, потребовали денег. Кто имел -- откупался, остальных раздели почти догола. Мой отец, 75-летний старик, не имел при себе денег,-- и был убит.

Никого в деревне не осталось.

Разбежались.

Теперь крестьяне, когда их посещаем, относятся к нам довольно дружески, а староста, хотевший меня застрелить, попросил у меня извинения и говорил:

– - Сам не знаю, что со мной тогда было.

 

38

На мелком месте

Зашли 2 солдата и начали требовать денег. Я им отдал 200 рублей, бывших при мне. Они этим не удовлетворились и приказали мне идти с ними. Я знал, что это грозит мне большой опасностью, потому что уже было несколько таких случаев, и евреи возвращались всегда с такими увечьями, что их трудно было узнать, и передавали о страшных вещах. Я начал умолять солдат и предлагал им разные вещи. Но ничего не помогло, меня начали бить, я должен был идти.

Они привели меня к ручью.

Бросили в воду.

Всячески пытались меня утопить.

Но вода там была очень мелка.

Они швыряли меня во все стороны.

Но не помогает.

Я все-таки жив.

167

Тогда они меня вывели за деревню и бросили в пруд, что возле водочного завода. Тут смерть была уже неминуема. Но случайно проходили двое знакомых крестьян. Они заступились за меня.

– - Хороший жид, -- уверяли.

Солдаты, ругаясь, оставили меня.

39

Живая могила

Во время григорьевского погрома в Елизаветограде я жила с мужем в своем доме на Крепостной площади. Соседи были все русские, мы с ними многие годы жили в дружбе. При первых тревожных слухах, муж стал прятать вещи. Это заметила соседка, она силой ворвалась к нам.

И заявила:

– - Прятать ничего не стоит, жидов все равно всех убивают.

И стала перечислять фамилии убитых.