Багровые Слезы Императора

Coder Alex

«Ты хорошо сражался, гвардеец», – сказала она, ее голос был тише, чем прежде, лишенный обычной ледяной отстраненности. Вокс-решетка ее шлема, обычно усиливающая ее слова почти металлическим резонансом, казалась приглушенной, почти нежной.

Альберт прислонился к рушащейся стене напротив нее, его лазган свободно держался в руке, его пальцы все еще подергивались от напряжения битвы. Он выглядел моложе своих двадцати лет, его лицо было бледным под грязью и усталостью. «Ты тоже, сестра», – ответил он, намек на искреннее восхищение окрасил его голос. Он все еще чувствовал укол своей прежней обиды, укоренившееся недоверие между их фракциями, затянувшееся присутствие, но общий опыт битвы, вид ее непоколебимой храбрости перед

лицом орды зеленокожих, заслужили его уважение.

«Твоя храбрость… она вдохновляет», – продолжила Серафина, ее взгляд встретился с Альбертом через забрало шлема. Он неловко переместился, не привыкший к такой похвале от Сестры битвы. Он привык к кратким приказам и холодному презрению, а не к искреннему восхищению.

«Просто исполняю свой долг перед Императором», – пробормотал он, отводя взгляд, его щеки слегка покраснели. Слова, механический ответ, вбитый в каждого гвардейца с рождения, в этот момент казались неадекватными.

Проблеск чего-то похожего на улыбку коснулся губ Серафины, едва заметно смягчив ее обычно мрачные черты. На короткое мгновение тяжесть войны, жесткие доктрины Империума, огромная пропасть между их постами, казалось, исчезли, оставив только общий опыт двух человеческих существ, находящих связь среди руин. Воздух, густой от запаха смерти и разрушения, содержал новый, почти неуловимый аромат – хрупкий аромат надежды.

Глава 7 Разделенное бремя

Последующие дни превратились в мрачную рутину патрулей, стычек и неустанной охоты за очагами сопротивления орков. Война с зеленокожими, хотя и приближалась к концу, все еще цеплялась за разоренный мир, словно гнойная рана. Альберт и Серафина, сведенные вместе обстоятельствами и общей угрозой, обнаружили, что сражаются бок о бок все чаще. Их скоординированные усилия, смесь прагматичной огневой дисциплины Гвардии и ревностной ярости сестёр-, оказались на удивление эффективными. Знание Альбертом местности, почерпнутое из бесчисленных патрулей, дополняло тактическую проницательность и непоколебимую решимость Серафины. Они зачищали разбомбленные жилые блоки, очищали зараженные мануфакторумы и загоняли оставшихся орков глубже в безлюдные пустоши.

В короткие затишья между боями они делились историями. Альберт рассказывал о своей семье на Терре, мире, который он едва помнил, о жизни, которая казалась далекой мечтой. Он описывал шумный город-улей, где он вырос, тесную квартиру, которую он делил с родителями и братьями и сестрами, простые радости жизни, не тронутой войной. Серафина, в свою очередь, рассказывала о своей строгой подготовке в Ордене Багровой слезы, суровой дисциплине, непоколебимой преданности Императору, постоянной борьбе за подавление всех земных желаний. Она говорила о священных клятвах, которые она принесла, о тяжести своего долга, о постоянной угрозе ереси и коррупции. С каждой общей историей, каждым взглядом в прошлое друг друга их связь крепла, первоначальное недоверие медленно растворялось в чувстве товарищества и понимания.

Однажды вечером, когда они сгрудились вокруг мерцающего огня среди руин разбомбленного собора, разговор стал более личным. Пламя отбрасывало танцующие тени на их лица, освещая истощение и оставшиеся следы страха в их глазах. Воздух, все еще густой от запаха дыма и разложения, хранил хрупкое тепло, временное облегчение от пронизывающего холода ночи планеты.

Альберт, глядя в пламя, поведал Серафине о кошмарах, которые его мучили. Он говорил о лицах своих павших товарищей, их глазах, пусто глядящих в пустоту, их телах, искривленных и сломанных. Он описывал ужасы, свидетелем которых он стал, – жестокую дикость орков, коварный шепот Хаоса, надвигающееся отчаяние, которое грозило поглотить его. Его голос, обычно грубый и уверенный, надломился от эмоций.

Серафина терпеливо слушала, ее взгляд был устремлен на лицо Альберта, ее обычный

стоицизм смягчился состраданием. Не говоря ни слова, она протянула руку и легко положила свою руку ему на руку, холодный керамит ее перчатки был удивительным утешением для его кожи. В этот момент между ними возникло молчаливое понимание, общее бремя войны и потерь, которое превзошло пропасть между их фракциями, их доктринами и их совершенно разными жизнями. Мерцающий свет костра освещал не только их лица, но и зарождающуюся связь между ними, хрупкую связь, выкованную в сердце тьмы.

Глава 8 Запретный взгляд

Война продолжала бушевать, неумолимая волна насилия, которая грозила поглотить все на своем пути. Рев болтеров, визг лазганов, гортанные крики орков, умирающих и убивающих – эти звуки наполняли воздух, постоянно напоминая о мрачной реальности их существования. Но среди хаоса Альберт и Серафина находили утешение в обществе друг друга.

Украденные моменты, выхваченные между патрулями и перестрелками, стали драгоценными сокровищами. Общий взгляд через поле битвы, краткое прикосновение рук при обмене боеприпасами, шепот слова ободрения среди грохота битвы – эти маленькие жесты, когда-то незначительные, стали наполнены более глубоким смыслом. В мимолетные моменты передышки они искали друг друга, привлеченные невидимой силой, которая бросала вызов жестким доктринам Империума и ужасам, которые их окружали.

Запретная любовь начала расцветать среди руин, хрупкий цветок, растущий в тени войны. Это была любовь, рожденная не романтическими идеалами, а общими трудностями, взаимным уважением и отчаянной потребностью в человеческих связях в мире, лишенном нежности.

Серафина, закаленная годами войны и связанная ограничениями своей веры, обнаружила, что ее влечет к тихой силе и непоколебимой преданности Альберта. Она восхищалась его мужеством, его отказом поддаваться отчаянию даже перед лицом подавляющих трудностей. Она видела в нем чистоту духа, простую преданность долгу, которая резонировала с ее собственной глубоко укоренившейся верой, хотя она и выражалась в другой форме. Под его грязной внешностью и грубым поведением она чувствовала нежную душу, проблеск доброты, который согревал ее сердце в холодном, беспощадном пейзаже войны.

Альберт, в свою очередь, был пленен непоколебимой верой Серафины и яростной решимостью, которая горела под ее стоической внешностью. Он восхищался ее мужеством, ее готовностью без колебаний противостоять ужасам галактики. Он видел в ней силу, которая превосходила физическую, духовную стойкость, которая вдохновляла его. Его привлекала сила ее веры, то, как она освещала каждое ее действие, резкий контраст с прагматичным цинизмом, который стал его собственным щитом против отчаяния.

Жесткие доктрины Империума, непреклонная догма, разделявшая церковь и Гвардию, запрещали такой союз. Любовь между Сестрой битвы и гвардейцем была ересью, преступлением, караемым смертью. Но ужасы, свидетелями которых они стали вместе, общее бремя войны и потерь, постоянная угроза уничтожения, выходили за эти границы, создавая связь, которая бросала вызов логике и разуму. Их любовь, хрупкий маяк во тьме, была свидетельством несокрушимой силы человеческого духа, дерзким актом надежды в галактике, охваченной войной.

Глава 9 Нечестивые символы

Ход войны против орков начал меняться. Неумолимый WAAAGH! зеленокожих, притупленный объединенной мощью Имперской Гвардии и сестёр битвы, наконец начал отступать. Оставшиеся орки, ослабленные и деморализованные, были отброшены обратно в безлюдные пустоши, их гортанный рев сменился всхлипами разгромленных. Хрупкое чувство победы, робкое и горько-сладкое, поселилось в имперских силах. Однако под поверхностью этого зарождающегося триумфа начало гноиться новое беспокойство, ползучий страх, который говорил об ином виде угрозы.