Багряная летопись
Шрифт:
— Тоже нельзя: именной был маузер. А главное, если не отстреливаться, они тогда прицельный огонь открыли бы. Тогда я тихонько-тихонько, на животе, сполз с коня, чтобы ноги никак не нагружать, поднял оружие, а уж тогда взвился в седло, как кошка, и начал палить чуть что не в упор. Одного сразу свалил, другие рассыпались, я, и погнал коня вовсю! Уж как они стреляли: штаны прострелили, на шерсти коня несколько паленых полос оставили. Один, особо упорный, долго за мной гнался, все мы с ним перестреливались, он
— Да, братец, не зря тебе Ленин разгон тогда устроил!
— А я разве говорю, что зря? (А сам смеется. Хорошо он так, очень весело смеялся, заразительно, и я с ним тоже засмеялась. А ведь какой момент вспоминали!)
10—11 июня 1919 года
Уфа
С утра бурлит Уфа, из домов на улицы выплеснулся народ: от мала до велика все ждут торжественного вступления красных войск. Никто его не объявлял, не назначал, но радостная, оживленная толпа густеет, становится все многолюднее, все плотнее.
Кутяков-то мечтал о торжественном вступлении всей дивизии в Уфу. Но разве могли с ходу остановиться полки, которые на одном дыхании гнали панически бегущего врага? И потому в городе расположилась на отдых лишь 75-я бригада и утром туда вошла еще часть дивизионной конницы.
Эскадрон Говорова с трудом пробирался через запруженную людьми улицу. Гриша Далматов ехал впереди своего взвода, радостно и тревожно оглядываясь в лица, отвечая на крики и рукопожатия.
И вдруг:
— Гришенька! Гриша!..
…И время остановилось.
Он увидал голубые, заплаканные и смеющиеся глаза под низко опущенным темным платком.
…И наступила абсолютная, нерушимая тишина.
И бесконечно долго, побледнев и сжав челюсти, смотрел он в них.
…И все вокруг исчезло. Не было никого.
Осталась лишь она. И ее взгляд, который тянулся навстречу ему, как руки.
И за эту неимоверно длинную, как целая жизнь, секунду он понял до самого конца, что Наташа — это не просто его судьба, а это то, без чего сам он не больше, чем половинка человека, не больше, чем растрескавшаяся земля без дождя.
— Наташа… — беззвучно, как во сне, прошептал он. И бешено крикнув: — Федя, прими взвод! Володька, за мной! — круто повернул Ратмира, разрезая толпу.
Фролов, недоумевая, повернул за ним. На панели Григорий соскочил, не глядя сунул повод Владимиру в руку.
Рядом с Наташей стояла какая-то девушка, но он ее не замечал, он ничего не слыхал: ни криков толпы, ни вопросов недоумевающего Володи. В полной тишине неуверенно, недоверчиво шагнул он к ней, плачущей и смеющейся, протянувшей к нему руки, и обнял ее. И время остановилось снова: у него на груди плакала Наташа.
Он бережно взял ее голову в ладони и посмотрел в лицо, залитое слезами. Как похудела,
— Нашелся, нашелся! — смеялась она. — Гришенька, ты навсегда нашелся, навсегда, мой любимый! — И она целовала, целовала его в щеки, в губы, в нос.
Раздалось сердитое ржание: Ратмир взревновал хозяина и головой слегка толкнул незнакомую девушку.
— Дурак, — ликуя, поверив наконец, сказал Григорий, ухватив его за гриву, — это же Наташа. Понял? Наташа!
Ратмир снова обиженно заржал.
— Ратмир, а это Володя. Понял? Володя, — подражая интонациям друга, произнес Фролов. — Здравствуй, Наташа. Давно мы с тобой не видались, — сказал он и спрыгнул на землю.
— Здравствуй, Володечка, здравствуй. — Наташа обняла его и поцеловала.
— Ох, подружка, никак я тебя в росте не догоню, — с комическим сожалением произнес он. — Одно утешение, что женишок твой — с коломенскую версту, а тебе только на такую жердь и вешаться…
— Да, дорогие мои, знакомьтесь, — спохватилась Наташа, — а это Тося, моя самая лучшая подруга.
Невысокая кареглазая девушка с милым смущением наблюдала встречу Наташи с Григорием и Володей. Она покраснела и протянула руку:
— Очень приятно. Тося. А мне Наташа все про вас рассказывала.
— Про обоих? — живо спросил Фролов, пожимая ее твердую ладошку.
Все рассмеялись, и Ратмир снова недовольно заржал, обиженный невниманием.
— Ты получил мое письмо? — тихо спросила Наташа, прижимаясь к плечу Григория.
— Уже на фронте. Ты так изменилась. Совсем взрослая стала. А какая красивая…
— А Наташа ведь у нас герой, — сказала Тося. — Она ведь у Ханжина в штабе работала, подпоручиком была. Это мой папка ей поручил.
— У Ханжина? — изумился Григорий.
— Да. Ревком поручил, — смело подняла ресницы Наташа.
— С Колькой-Колосником? — быстро спросил Григорий.
— Можно сказать, что с ним, — сдержанно улыбнулась девушка.
Григорий крепко поцеловал ее. У нее снова показались на глазах слезы.
— Везет же долговязым, — завистливо вздохнул Володька и вдруг без всякого перехода спросил: — Тосечка, а у вас строгий папа?
— А вам зачем? — лукаво спросила девушка.
— Да так, к слову пришлось… Ну что, товарищ командир, какое решение принимаем?
— Какое решение? Сейчас догоним эскадрон, разместим взвод, обеспечим бойцов и лошадей, а тогда отпросимся у Говорова и Гулина. Где мы найдем вас?
— Опять расставаться? — померкла Наташа. И тихо сказала в самое ухо: — Приходи быстрее. Есть срочное дело. Секретное.
Он внимательно посмотрел на нее:
— Пиши адрес.
Спрятав бумажку во внутренний карман, он взлетел в седло. Ратмир заиграл под ним. Наташа, подняв руки к подбородку, смотрела на него — сильного, черного от солнца, похудевшего в боях. Толкнув коня, он помчался вперед. Фролов за ним, оглядываясь и посылая назад воздушные поцелуи…