Багряная летопись

Андреев Юрий Андреевич

Еще не остановилась окончательно дрезина, а Сиротинский спрыгнул уже с нее и побежал к вокзальному зданию.

— Сергеи Аркадьевич, куда?

— Вызову лошадей, Михаил Васильевич, — деловито доложил тот.

— Не надо шуму. Прибудем спокойно, посмотрим, кстати, как они живут в обычных условиях.

— Но вы еще нездоровы, Михаил Васильевич, — опустив глаза, возразил адъютант. Весь его взъерошенный вид, сжатые губы свидетельствовали, что без кровопролитного боя он не сдастся.

— Ага! — обрадовался Фрунзе. — Поглядите-ка: вот и экипаж! — Он указал на телегу около пакгауза, с которой пожилой извозчик не торопясь сгружал какие-то

тюки.

Сиротинский сердито качнул головой и побежал к ломовику. Оттуда донеслись обрывки их беседы: «Да вишь занят…» — «Помогу…» — «Рупь…» — «Креста на тебе нет…» — «А овес-то нынче почем?..» — «Ладно, не обидим…» — «Да я с полным удовольствием…» Сиротинский живо посбрасывал оставшиеся узлы с телеги. Фрунзе и его спутники вспрыгнули на нее, извозчик дернул вожжи, чмокнул: «Нно, дохлая!», — и пузатая кобылка потрусила на привокзальную площадь. Она старательно втащила седоков на гору, а с нее бодрой рысцой покатила по улицам.

«Да, четыре месяца прошло после Уральска… Истерический вороний грай, повсеместная стрельба, толпы расстегнутых бойцов, бессмысленно шатающихся по улицам. Всего четыре месяца! И вот эти части переплавились из полупартизанских отрядов в кадровые войска. Любо-дорого смотреть на встречных красноармейцев: подтянуты, деловиты…»

Телега, дребезжа на булыжниках, подкатила к каменному дому, занятому штабом дивизии. У коновязи стояло много лошадей, на завалинке сидели, покуривая, ординарцы, позевывал в дверях часовой. Сиротинский вынул кошелек, стал отсчитывать извозчику деньги.

Из дверей штаба выбежал Чапаев в чалме из бинтов, за ним Фурманов и другие командиры.

— Товарищ командующий! Да вы что, на этой… телеге приехали? — чуть не плача, вскричал Чапаев.

— Здравствуйте, Василий Иванович! Как здоровье? А чем же плохой экипаж? — Фрунзе посмеивался.

— Да что же нам не сообщили-то? Мы бы к мосту за вами легковую машину послали трофейную, даже две!

Извозчик растерянно похлопал глазами, вскочил на облучок и отчаянно рванул вожжи. Лошаденка карьером понеслась прочь, затряслась, запрыгала на камнях телега.

— Не беспокойтесь, Василий Иванович, доехали мы отлично. И мост посмотрели, и ремонтные работы на путях, и город увидали. Дисциплиной красноармейцев доволен. Ну, что мы тут стоим? Пошли в штаб?

Весть о приезде командующего мигом разнеслась по частям, дислоцированным в Уфе и ее окрестностях. Чуть ли не ежеминутно приоткрывалась дверь в большой зал:

— Разрешите, Василий Иванович?

— Можно?

— Здеся Михайло Васильич?..

По одному, по двое, по трое входили и входили, снимая фуражки, обветренные, прокаленные солнцем, обожженные огнем жестоких сражений командиры и комиссары чапаевской дивизии. Фрунзе сердечно приветствовал их, расспрашивал о здоровье, о делах-заботах. Часам к девяти вечера комната для совещаний была полна: цвет ветеранов-чапаевцев собрался здесь. Не только сам начдив и его комиссар разговаривали с Фрунзе, здесь были все три чапаевских комбрига: Кутяков, Зубарев и Потапов, командир кавэскадрона Говоров, двадцатилетний начальник штаба дивизии Снежков, артиллеристы Троицкий и Фомичев, начштаба 73-ей Чернов, начштаба 75-ой Бабинин, командир 25-го кавполка Суров, комиссар 75-ой Шумаков, закаленные всеми невзгодами хозяйственники-снабженцы Козлов и Белобородов, командиры прославленных полков Бубенец, Рязанцев, Чижов, Михаилов, Горбачев, Сокол, Малышев, Рост и многие другие — человек сорок.

Глядя на этих оживленно-сдержанных

людей, вслушиваясь в гул их голосов, встречая приветливые и радостные взгляды, не мог Фрунзе не вспомнить другого зала, в котором не так уж много недель назад такие же командиры-чапаевцы встречали его совсем по-другому. Он переглянулся с Сиротинским, тот понимающе улыбнулся ему из угла: «Уральск. Как же можно забыть!» Да, тогда — дерзкий вызов на собрание, оскорбительное поведение, попытка покушения, сейчас — сами, как мотыльки на лампу, слетелись, побросав дела, едва прошел слух, что прибыл командующий. Февраль и июнь… Воистину зима и лето!

Фрунзе встал.

— Василий Иванович и Дмитрий Андреевич! Хочется мне сказать вам, что никогда, наверно, в жизни не чувствовал я себя так хорошо, как сейчас среди вас. — Он твердо и прямо поглядел в глаза Чапаева, сжавшего кулаки так, что они побелели, и с силой подчеркнул: — Я чувствую себя среди своих братьев — братьев по духу, по классу, по революции.

Напряженные, взволнованные лица окружали его. Кутяков, наклонившись вперед, сжал эфес шашки, Бубенец откинулся на спинку стула, широко раскрыв глаза, Фурманов замер, так и не раскурив трубку.

Фрунзе широко улыбнулся:

— Ну, а разве братья при встрече устраивают заседание? Нет, Василий Иванович, хотя мы и сидим здесь в отличном помещении для совещаний, сегодня я у вас все-таки гость. А потому давайте-ка устроимся не по-официальному, а по-домашнему. Почему бы вам не велеть, чтобы принесли сюда скатерти, да самовар-другой, да чашек сколько надо? Посидели бы, почаевали, поговорили бы по душам. Как, товарищи?

Радостный гул, грохот сдвигаемых столов послужили ответом.

— Исаев! Мигом!.. — Чапаев повернулся к Фрунзе. — Это радость для нас, Михаил Васильевич! Это по-нашему. Уважили командиров, спасибо!

— И комиссаров, — лукаво подсказал Фурманов.

Вестовые откуда-то притащили накрахмаленные скатерти с пышными фамильными вензелями, набросили их поверх сдвинутых вместе колченогих канцелярских столов, вскоре появились и два огромных красно-медных самовара. Быстро нарезали тоненькими ломтиками белый хлеб, положили перед каждым по кусочку настоящего рафинада, налили кипяток. Козлов и Белобородов переглянулись, и через минуту откуда-то был доставлен брусок соленого сала: каждому гостю досталось по белому пластику. Началось пиршество, да еще какое!

Налито было всем, но никто не начинал пить. Тогда Фрунзе снова встал:

— Товарищи! Я очень рад в такой дружной боевой семье, где, как часто говорит Василий Иванович, нет отдельных героев, а вся дивизия герои, за чашкой чаю провести этот вечер. Разрешите мне прежде, всего от имени нашей Коммунистической партии и Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета поздравить вас с победой и поблагодарить вас и весь личный состав дивизии за проведенную операцию по освобождению Уфы. Хочу сообщить вам еще о том, что и ваши соседи: тридцать первая, вторая, двадцать четвертая стрелковые дивизии и третья кавалерийская — сломили наконец сопротивление противостоящего противника, повсеместно отбросив армию генерала Ханжина от реки Белой. Эта армия являлась белой гвардией, ударной силой Колчака. Мы сегодня смело можем сказать, что главная сила Колчака разгромлена! А это в ближайшее время вызовет необходимость отступления и северной колчаковской армии. Наша с вами победа, товарищи, открыла дорогу Красной Армии к освобождению всего Урала, за ним Сибири и Туркестана…