Багряный декаданс

Солнцева Анастасия

— Не улыбайся так, — попросила я. — Выглядит, словно тебе хвост судорогой свело.

— Вообще было пару раз, — развеселился котяра. — Во время, ну, ты поняла…

Я поняла, смутилась, отвернулась. Разговор скомкался и вскоре сошел на нет.

Телега скрипя и покачиваясь ехала дальше, подпрыгивая на камнях и выбоинах.

Я пялилась в пустоту, Сократ и Квэ начали что-то обсуждать в полголоса на своем родном наречии. Я не слушала, потому что ничего не понимала, да и в целом была несколько истощена. Хотелось… да ничего не хотелось. Даже чувство голода исчезло. Я понятия не имела, на какой такой силе еще

держалась, но пока что её было достаточно.

Чего нельзя было сказать о Сократе, который привык есть за себя и за того парня. Поэтому, когда Квэ достал из наплечной сумки пропитанный жиром сверток, кот обрадовался так, словно наступило Рождество.

— Оу! Вот это хорошее дело! — облизнулся ушастый и накинулся на любезно предложенную другом жареную вырезку.

Квэ лишь только улыбался, глядя на рыжего.

Быстро управившись с сочным мясом, кот широко зевнул, продемонстрировав розовый шершавый язык, а потом ни слова не произнося свернулся клубком и уснул.

Я бы тоже была не прочь поспать, вот только по компактности мне с пушистым было не сравниться, и складываться до размеров обувной коробки я не умела.

А потому пришлось терпеть.

Терпела я по ощущениям часов семь, то проваливаясь в странное ощущение прострации, близкое ко сну с открытыми глазами, то возвращаясь к безрадостным размышлениям, которые были похожи на жевание потерявшей вкус жвачки.

В какой-то момент наша кибитка, которая двигалась совсем не быстро, угрожающе треща на каждом повороте, ощутило колыхнулась. Накренилась сперва налево, потом резко ушла вправо, скамейка подо мной подскочила, а сама я свалилась в ноги Квэ, который остался сидеть на своем месте невозмутимой статуей.

— Что это было? — пропыхтела я, когда повозка еще несколько раз опасно покачнувшись, выровнялась и дальше покатила как прежде.

— Граница, — коротко заметил Квэ. — Мы выехали из Аттеры.

Я кивнула, принимая ответ, и замерла, уставившись на кота. Сократ тоже не удержался во время качки и соскользнул на пол. Но даже не проснулся, оставшись лежать в какой-то неправильной, вывернутой позе.

— Сократ, — слабеющим голосом позвала я. — Сократ!

Упав на колени, я осторожно прикоснулась к мягкой шерстке и с облегчением ощутила движение под рукой. Кот дышал, но совершенно не желал пробуждаться от странно крепкого сна.

Будто бы уловив направление моих мыслей, Квэ безучастно заметил:

— Витания усыпляющая. Хорошая штука, крепкая, и добавить можно везде. Он жив, просто очень крепко спит.

И я поняла. Сонное зелье было в еде, так любезно предложенной доверчивому котику на ужин.

— Что? Но… зачем?

Повозка замерла, по инерции дернулась вперед, потом чуть отъехала назад и затихла. Снаружи послышались голоса. Потом ткань, заслонявшая заднюю часть повозки откинули в сторону и внутрь заглянул мужчина.

Неприветливое суровое лицо, военная выправка, чеканящий слог, свободная одежда, скрывающая очертания фигуры. И волосы цвета насыщенного крепкого какао.

— Эйсонас, — выдохнула я пораженно.

— Приехали, — тихо и от того еще более устрашающе проговорил хорошо знакомый мне рыцарь Ночи. — Выходи.

— Зачем? — пискнула я.

— Выходи или выволоку за волосы, — флегматично предупредили меня.

Поднялась, чувствуя, как подрагивают поджилки, сгребла в охапку

Сократа, твердо зная, что одного его не брошу. Прижала безвольное мягкое и по-домашнему теплое тельце к шее, чувствуя, как мокрый нос утыкается в кожу. Бросила последний ненавидящий взгляд на Квэ, даже не глядящего на меня и, спустив вниз ноги, спрыгнула с телеги.

— Она здесь, отец, — тоном человека, выполнившего приказ и безмерно этому радующегося сообщил куда-то мне за спину Эйсон.

Я оглянулась.

Вдоль повозки двигалась фигура в таком же, как у меня плаще — цвет, покрой, фактура ткани, даже степень изношенности совпадала.

Остановившись в метре от меня, фигура подняла бледные руки к голове и откинула капюшон.

На меня смотрел отец.

Глава 40

Я не успела ничего сказать, как коротким, каким-то подтверждающим кивком головы, отец отдал приказ и меня грубо запихнули обратно в повозку, связали грубой царапающей кожу веревкой руки и ноги, усадив обратно на лавку. Спасибо, что хоть не вышвырнули Сократа. Квэ забрал его у меня, бережно положил безвольную пушистую тушку мне на колени и отвернулся. Лошади громко всхрапнули, заржали, нарушая ночное безмолвие, в котором слышалось лишь уханье сов, повозка загремела плохо отлаженными механизмами, и мы продолжили путь.

Сквозь россыпь мелких дырочек в плащевке я рассмотрела спину Эйсона, заменившего кучера, который нас оставил. Отец сидел рядом с рыцарем. Оба мужчины сохраняли молчание.

Ехали мы долго. Тонкие деревянные колеса повозки то и дело опасно подворачивались на рытвинах и камнях, из-за чего повозка дергалась из стороны в сторону. Эта неустойчивость была такой ощутимой, что очень скоро меня укачало. Прикрыв глаза я постаралась унять тошноту, пытаясь думать о чем-нибудь более приятном, чем похищение собственным отцом и его подельниками.

Когда в следующий раз взглянула на мир, то мгновенно застонала от ослепительного света, падающего на лицо. Смахнув несколько выступивших слезинок и прикрыв глаза ладонью, я поняла, что мне били в лицо солнечные лучи, проникающие внутрь телеги сквозь приподнятое полотнище.

Как-то неожиданно наступило утро. Сократ с моих коленей исчез, повозка больше никуда не ехала и даже лошадей было не слышно. Исчез и специфический запах лежалого влажного сена, распространяемый ими. Скамейка напротив была пуста. Квэ отсутствовал, как отсутствовали и все остальные.

Стало тревожно. Не то, чтобы меня сильно огорчило отсутствие кузнеца-предателя, но я с детства терпеть не могла просыпаться в одиночестве.

Кое-как встав, ведь мои щиколотки и запястья все еще были скованны, я доковыляла до края повозки и выглянула наружу.

Транспортное средство стояло у края пустыря, земля под ногами была непривычно белой, похожей на известь, с редкими зелеными островками неожиданной сочной травки. Пустырь упирался в пологий склон низкой сопки, по которому тянулся редкий лес, постепенно перерастающий в дремучий бор, похожий на пихтовый, но совершенно точно им не являющийся. Взглянув на сумрак, витающий между мощными стволами, смешанный с густым молочным туманом, стелющимся по земле и поднимающимся отдельными клочьями выше, я поежилась. Почему-то создалось ощущение, что оттуда на меня кто-то внимательно смотрит.