Бал шутов. Роман
Шрифт:
Они все время спадали, и из них появлялись старые довоенные трусы.
На голове был картуз, видимо, из чеховской пьесы.
Ирина была одета примерно так же.
Аэропорт был погружен во тьму. Мерцали огни, звезды, бешеный глаз Борща.
Он все время целовался.
То с Борисом, то с Ириной, то с какими-то подходившими
Товарищи тоже молча целовали Соколов.
Целование шло час, два. Потом их повели в самолет.
— Не волнуйтесь, — произнес Борщ, — все будет хорошо. Сначала поживите в свое удовольствие — рестораны, «Фоли — Бержер», Лазурный Берег… Вам во всем помогут. Наши товарищи, французские. Ну, смелее, — он подсадил их на трап, — выше голову, дети мои! Когда прилетите в Париж, не забудьте спросить: «Где это мы?» Вы летите в неизвестном направлении, ясно?
— Ясно, товарищ майор! — отчеканил Борис.
— Зачем так официально в час разлуки? — печально сказал Борщ, и на глазах его появилась слеза.
— В вас умер актер, — сказала Ирина.
— Во мне все живо, дочка, — подмигнул он, — ну, ни пуха, ни пера.
И Соколов поглотило огромное чрево самолета…
Толпа, запрудившая поле парижского аэропорта, была огромна. Она волновалась, трепыхалась и колыхалась. Она напоминала Средиземное море перед грозой.
В ней были президенты «Франко — Соколовского института» и «Соколо — Франковского», «Академии Сокола» и общества «Сокол в небе».
Две проститутки — комсомолка Чио — Чио — Сан и старый посол.
Три министра — один бывший и два будущих.
Гений Гуревич с Афродитой.
Выдающийся французский актер в гриме Сокола.
Не менее выдающаяся актриса без грима. И почти без одежд.
Гражданин Израиля — эстонец Аймла с принципом «Каасииви Виикааки» над головой.
Мадам Шварц в новой шубе из сибирских соболей — в честь русского гостя! Два парижских вихрастых интеллектуала
Представитель голландского Королевского Двора лейб — компот Орест Орестыч с золотой лентой через плечо.
Второй представитель Израиля — грузин Гурамишвили с двумя портретами в руках — одалиски и зубоврачебного кресла.
Бык — офицер, живой и подвижный — видимо, история, рассказанная комсомолкой, оказалась легендой. Бык был в форме испанского королевского флота.
И, наконец, графиня Анфиса — скрывшаяся в неизвестном направлении Анфиса Фирсовна дошла пешком до Тосканы и там вышла замуж за 92–летнего графа Конти, как она утверждала — по любви.
Лоб графини светился непонятным таинственным светом. Луч исходил как раз из того места, куда угодил когда-то камень гения Гуревича. Странное свечение началось сразу после попадания и со временем усиливалось.
Графиня Анфиса и помогающие ей прожекторы аэропорта освещали летное поле и окрестности.
Все ждали самолета.
Наконец, он появился в небе. Графиня подняла голову и осветила его.
Самолет шел на посадку в ее луче.
И сел тоже.
Подали трап.
Открыли двери — и в них появились Борис и Ирина.
Восторженными криками толпа приветствовала их.
Президенты бросились к трапу. Их отталкивали два будущих министра.
И мадам Шварц.
Борьба шла за перый поцелуй.
Щелкали вспышки камер, стрекотали, лезли в уши, в нос.
Один из журналистов вынырнул где-то из-под левой ноги Бориса.
— Три слова для наших телезрителей! — выкрикнул он.
Борис поглядел на бушующее море, на прожекторы, на горящую вдали башню.
— Где это мы? — неестественно спросил он.
— В Париже! — хором ответило море…