Баламут
Шрифт:
— Ты вернулся?!
Алексей вскочил на ноги и в голосе его, против собственной воли, слышалась неподдельная радость.
— Может, я лжец, трус, бабник, пьянчуга… — сказал Баламут. — Но плохим другом меня никто никогда не называл. Хотя нет, постой-ка, называли. Чтоб меня громом поразило. Нет, вот с сегодняшнего дня, стало быть, меня больше никто плохим другом не назовёт! Вот так!
Баламут слез с седла, подошёл ближе и приятельски хлопнул княжича по плечу.
— Сгинешь ты без меня, вот что я понял. А я человек нервный и впечатлительный. Будешь ты ко мне каждую ночь духом бестелесным являться и сны мои тревожить, оно мне надо? Так что, сначала я помру, от старости, конечно же, и сам тебе в кошмарах буду являться, чтобы тебе было стыдно, что затащил ты бедного Баламута
Наёмник размял затёкшие плечи, начал рассёдлывать коня. Княжич ещё раз с трудом подавил в себе желание броситься и обнять его, но только отвернул лицо, чтобы тот не видел раскрасневшиеся от дыма глаза, и не подумал, будто будущий князь псковский плакал.
Баламут присел к костру.
— Рад я, что ты вернулся, — сказал Алексей. — Конечно, я бы и без тебя справился, тут и думать нечего. Но всегда приятнее, когда кто-то видит мои великие подвиги.
Баламут рассмеялся.
— Ваша княжеская светлость делает успехи на поприще словесного искусства. Чувствую себя ограбленным, это же я тебя научил. Слышу в речи подозрительно знакомые нотки, а от тебя взамен ничего не перенял. Только тумаки, да шишки набил. Несправедливый обмен, так тебе скажу. Но что поделать, вот такой я щедрый человек. Раздаю всем всё налево и направо, а сам без единого гроша по Руси-матушке скитаюсь, гол и голоден.
Алексей хмыкнул, достал из сумки кусок сухаря, отломил, положил сверху отрез вяленого мяса и протянул наёмнику. Тот принял угощение и приложил руку к сердцу.
— Хоть что-то получил. Лучше, чем ничего. Спасибо, князь. Но медальон всё равно мой, не так ли?
— Твой, твой, заслужил, оставь себе.
— Тебе дома уши-то не надерут, когда пропажи хватятся?
Алексей пожал плечами.
— Тут или голова в кустах, — сказал он, — или слава великая. Сыщу княжну — так про медальон никто и слова не молвит. А ежели на пути её поисков сгину — так костям моим белым всё едино будет, когда к ним придут за похищенное стыдить.
— Разумно, разумно, — сказал Баламут с набитым ртом.
— Осталось только найти её, собственно, — вздохнул княжич. — Но раз ты со мной на этом пути, так оно попроще будет. Со всеми напастями справимся. И со змеями и с ведьмами, и любой нечистой силой, что у нас встанет на пути. Побьём всех и княжну сыщем, пусть даже и тысячу лет в пути в этом проведём, да?
Баламут закашлялся.
— Уже потихонечку начинаю жалеть о своём поспешном решении вернуться. Опрометчивое оно какое-то было. Не подумал я, что с полпути возвращаться примета плохая. В народе говорят — к неприятностям. Народ мудрые вещи всегда говорит, на ерунду всякую слов не тратит. Предлагаю, поэтому, просто махнуть рукой на всех этих королев, принцесс и княжён разом. Вернёмся в Псков, будем сидеть там, да не тужить. Ты князем станешь. Я твоим воеводой. Распивать медовуху будем. В шёлк кутаться, да жемчугом кидаться. Или чем вы там, князья, занимаетесь обычно.
Алексей засмеялся.
— Княжье дело — труд тяжкий.
Баламут махнул рукой, не дав ему договорить.
— Зная я эти ваши труды, да проблемы. Всех бед и забот только что и выбирать, чего вечером трапезничать станете — кабанятинку или оленину? Чем запивать? Вино ромейское? Пиво хазарское? Может, водой родниковой? Выбор сложный, лоб покрывается испариной, мышцы сводит от натуги. Да-да, с таким не каждый справится, понимаю.
— Не так всё! На князе лежит труд следить за своим народом, оберегать его от бед и забот! Чтобы лиходеи на дорогах не водились. Чтобы степняки с востока не набегали, да людей в полон не уводили. Мы воины, и жизнь свою кладём, чтобы защищать простой народ! Не каждому это по плечу.
— Не каждый справится с тем, чтобы в шахте серебро добывать или в поле за лошадью с плугом ходить, — сказал Баламут. — Сидеть виноград кушать, а после того пальцем с золотыми перстнями махать, выбирая, куда дружину направить — тут любой сгодится.
— Ты совсем ничего что ли про княжеские заботы знать не знаешь? Ни про войну, ни про хозяйские дела, ни про политику? — спросил Алексей.
— Вся политика это развлечение для детей младшего возраста, — отмахнулся наёмник.
Княжич плюнул со злости.
—
Баламут ехидно засмеялся.
— Ладно, ладно, ваша княжеская светлость. Не велите казнить, дурака неразумного. Ничего в ваших делах я не понимаю, но очень благодарен, что защищаете меня от всяких бед и невзгод.
— Да не тебя защищаем, — с ядом в голосе ответил княжич — а честной люд, от таких, как ты.
Баламут, казалось, совершенно искренне возмутился.
— Никогда я простой честный люд никакой грабил. Обманывал — возможно. Приукрашивал всякое — что же, тоже бывало. Но чтобы грабить — никогда. А если мы говорим про всяких толстосумов, что жиреют на страданиях простых душ, так тут разговор иной. С них, знаешь, не убудет, коли они мне пару чешуек серебром подарят за то, что я изгнал с их огорода лешего, или птицу-сирин, или ещё непойми какую тварину. Им самим же после этого спокойнее живётся. Сам подумай. Сидит себе, купчишка какой, на сундуках с золотом, да глаз сомкнуть не может. Только дрожит весь, что сейчас в хоромы ворвутся домовые с оборотнями, да всё его добро утараканят в лес. А тут я прихожу, весь из себя такой красивый, и всего-то за парочку жалких монеток даю ему уверенность, покой и крепкий сладкий сон.
— Тем и живёшь? — спросил княжич.
Баламут кивнул.
— В целом да. Где кому уверенности прибавить, что страшных монстров за навозной ямой не прячется. Кого убедить, что на тракте его феникс в небо не утащит. Предварительно убедив в обратном, разумеется. А между делом можно о подвигах своих боевых рассказать в том или другом кабаке, получить за это кружечку пива, или кусочек курочки жареной. Жаловаться не приходится. Только, понятное дело, в одних и тех же местах лучше часто не показываться. У некоторых потом вопросы возникают нехорошие.
Княжич рассмеялся.
— Могу только представить. Ну же, расскажи.
— Не, повесишь ты меня потом на первой осине, знаю я вашу княжью милость.
— Да хватит тебе. С тобой я уже всё понял и всё тебе простил. Считай, все прегрешения в княжестве Псковском отпустил я тебе. За спасение своё от стрыги, за то, что вернулся. Хотя нет, вот княжну спасём, тогда точно прощу, а пока ещё подумаю.
Баламут склонил голову в шутливом поклоне.
— Благодарю покорно за такую щедрость. Из меня слезу почти выбило. Того и гляди разрыдаюсь у вас на плече, княжий сын, соколик мой милостивый.
Дурное настроение Алексея окончательно развеялось.
— Давай, — повторил он, — расскажи чего из своих приключений. Скоротаем вечер, ехать сегодня куда-то уже всё равно не получится. Кони только ноги в темноте поломают.
Баламут хмыкнул и задумчиво потёр шрам.
— Ладно, сказал он наконец. — Случилась как-то раз со мной такая история. Плутал я между деревнями и предместьями в поисках, где едой перебиться и ночлегом тёплым, да всё мимо. Не верили местные в мои рассказы о жутких тварей, что вокруг обитают. Странно, обычно-то долго объясняться не приходилось, а тут такое. Уже желудок к спине прилипать начал, хоть на охоту иди. Ну, что делать. Пошёл я на хитрость. Зашёл я в город один и говорю, так мол и так, горожане добрые, повадился в соседней деревне, Нижние Камушки, монстр злой обитаться, о шести ногах. Ходит по ночам, скот ворует. Того и гляди на людей нападать начнёт, надо прибить его. Я готов взяться, за плату малую. Меня только на смех подняли. Дескать, где это видано, чтобы волки на шести лапах бегали. А других тварей, что скот воруют, на белом свете не водится. Я плечами пожал и ушёл. Но сам бродягу одного сыскал, да за обещание пирога с зайчатиной, разъяснил, что сделать надо. Пришёл он после моего в город и говорит. Якобы он из Нижних Камушков, тревожно всё и неспокойно там. Скот пропадает, а из всех следов что есть, только отпечатки шести когтистых лап на земле. Народ всполошился, по всем углам шептаться начал и двери на ночь заколачивать. А я на следующий день пришёл на базарную площадь и молча из мешка шесть отрубленных лап вывалил. Купил у лесника за две копейки, те, что покрупнее были. Вот это был эффект, что надо, я тебе скажу. Три дня меня потом кормили и поили, нарадоваться на меня не могли, на улицах подбегали, деньги в карманы совали.