Баланс столетия
Шрифт:
Снова диск автомата: «Милиция?» И тот же голос: «Патруль занят. Скоро освободится». Еще полчаса. Третий звонок. Из-за угла появляются два молоденьких милиционера: «Что тут у вас?» Молодые люди в куртках неторопливо встают, направляются к выходу. «Вы же видите?» — «А что там внутри?» — «Не знаем». — «Мастерская художника? Так, наверное, ваши знакомые пришли и сами разгромили». Слова вязнут в горле: у седой женщины на глазах слезы. Им все-таки стыдно, наученным, молодым. Или неловко.
В мастерскую они пролезают через выбитый лаз. Замок погнут и не открывается. Крошево разбитого
Фантазия? Может быть. Но сегодня от самого талантливого архитектора века Леонидова тоже остались только фантазии. Как и от французского мастера Леду, когда-то определившего новые пути архитектуры.
И уж, видно, кстати сорвана обшивка с входной двери. Вынесена вся немудреная обстановка мастерской. Чтобы поверили, что погром совершен ради пары полотенец и рабочих халатов.
Протокол? Нет, патруль не собирается его составлять. У них нет ни соответствующей формы, ни ручки. В разгромленной мастерской тоже ничего подобного не найдешь. Завтра! Завтра в отделении милиции все будет составлено как надо. Через тот же лаз, так и не сумев открыть двери, милиционеры уходят. А мы остаемся ночевать, придвинув ко входу лист фанеры.
На следующий день идем в отделение милиции. Там нет никакого рапорта о взломе. Не зафиксировано никаких телефонных звонков о нем. Нет в штате отделения и приходившего патруля. Новая версия: «А не засор ли это канализации, из-за которого пришлось разбить в щепки дверь?» — «Кому пришлось?» Уверенный ответ: «Аварийной бригаде из района». — «И оставить все в разгромленном виде?» Впрочем, вопрос излишний: перед отъездом в командировку Белютин заходил в мастерскую за полтора часа до взлома, да и на полу нет никаких следов аварии.
Звонок в аварийную службу района — и все становится на свои места. Вызова по данному адресу не было, никакая бригада здесь не работала. Сосед по лестничной клетке, отводя глаза, шепчет: «Участковый милиционер со своими ребятами». И плотно закрывает двери. Никто и не стал вмешиваться, выйдя на шум на лестнице. Великая привычка сталинских времен: раз форма — значит, так и надо, раз форма — значит, это и есть закон.
И милиция, и прокуратура не хотели признавать арендатора мастерской потерпевшим.
Кандидаты во «взломщики» менялись с головокружительной быстротой. Даже на «следственный эксперимент» очередной кандидат был доставлен без предварительной подготовки: не знал ни расположения мастерской, ни списка якобы украденных им вещей. Тогда милиция попыталась вручить потерпевшему наличные деньги (стоимость похищенного и испорченного!) в обмен на письменный отказ от претензий.
Прошло два с лишним года, прежде чем состоялся суд. Милиционер, организовавший взлом, был исключен из органов.
Суд провел и профессиональную экспертизу уничтоженного проекта. Дважды. И каждый раз она
В день рождения Белютина утром пришел давно не навещавший нас сотрудник органов Жаворонков. В руках берестяная корзиночка с ранними овощами и вложенной туда же деревянной резной птичкой — «чтобы вам летать далеко и высоко».
Разговор торопливый, сбивчивый, но вполне целенаправленный. О «неофициальных выставках»: «Почему так упорно не хотите в них участвовать? Ведь „мы“ предоставим все необходимые гарантии. А выставка вывезенных Александром Глезером работ — просто недосмотр таможни, но зато художник получил широкую европейскую известность».
О сложностях в работе шефа-генерала: «Все талантливые люди уезжают, но ведь грех им мешать». О Неизвестном: «Правильно поступил, что подал заявление на выезд. Теперь все с ним разговаривают, и он может ставить любые условия. Вот вам бы подать такое заявление». И уже на пороге — очередное предложение встретиться с шефом: «Он все понимает и может существенно облегчить выезд».
Невольно пришел на память состоявшийся несколькими днями раньше разговор с известным музыкальным телекомментатором Светланой Виноградовой: что делать? На телевидении большие сложности. Есть два толковых предложения: должность научного сотрудника в научно-исследовательском институте или преподавателя в Академии внутренних дел — «на Войковской» (как ее принято было называть в обиходе). Последнее более заманчиво. Привилегии и великолепный состав преподавателей: кино — Сергей Герасимов, театр — Юрий Любимов, изо — Илья Глазунов, музыка — Арам Хачатурян. (Через четырнадцать лет на телевидении прозвучит еще одно имя — актер Юрий Яковлев.) На недоуменный вопрос: «В чекистской академии — и все виды искусства?» — равнодушное: «У них там все нужно».
Нужно… Из почтового ящика день за днем приходилось вынимать приглашения на выезд из страны. От никогда не существовавших родственников, готовых взять на себя расходы, на первое время обеспечить, предоставить и т. п. Разные государства. Разные города. Эти письма и сегодня лежат в столе — на память.
На весенней абрамцевской выставке 1975 года группа архитекторов: «Кругом говорят — уезжаете. Неужели и вы тоже?» Значит, еще и слухи. В Советском Союзе они всегда регламентировались, отмеривались, взвешивались, вовремя появлялись и, как по команде, исчезали.
Уехать — и здесь не нужно объяснения — значило больший жизненный комфорт, выставки, покупатели, свободное перемещение по всему миру, пресса, публикация собственных, копившихся годами в столах рукописей, возможность избавиться от опасений и каждодневного давления.
Для Белютина риск был минимальным. Его работы с 1961 года появлялись в галереях Франции и Италии, они участвовали — немаловажное обстоятельство! — не в сенсационных показах «запрещенного искусства», а на международных выставках в числе полотен ведущих мастеров мира и молодых — из Японии, Соединенных Штатов, Югославии, Польши, Венгрии.